На Волгу за воблой

Броня крепка!

Размечтавшись о большом улове, мы, заядлые рыбаки, сами попались на удочку каких-то жуликов. Хотя сначала ничто не предвещало беды. От Москвы до Волгограда доскакали бодро и весело. В пять пополудни остановились у магазина с притягательным названием «Магнит», чтобы запастись продуктами и напитками. Антоныч, хозяин «Нивы», остался возле машины. Прохаживался взад-вперед, покуривая «Беломор». Тут-то его и «развели». Подошли сзади, отвлекли внимание разговорами о погоде и рыбной ловле, развернув лицом к прицепу, а из машины вытянули антонычеву барсетку со всеми документами . Остались только договор ОСАГО и карточка гаражного кооператива. С такими ксивами дальше первого же инспектора не уедешь. Пришлось разворачиваться. Сначала подкатили к ГАИ, оттуда нас направили в РУВД Дзержинского района.

Следователь во все быстро вник, попросил не затевать дело о краже, а заявить об утрате (кому нужен «висяк»?!) и выписал справку: выдана такому-то в том, что он обращался в РУВД по поводу утраты документов (полный перечень с указанием номеров машины и прицепа), с гербовой печатью и за подписью полковника милиции Курдюмова. На первый взгляд – мура мурой, а на деле…

Астрахань. Астрая хань. Всегда сварлива, недружелюбна, неприветлива. И всегда начинается с поста ГАИ. У самого порога останавливают, осматривают придирчиво, долго, обязательно гонят на второй этаж регистрироваться. Но в этот раз все оказалось по-другому. Гербовая печать и подпись волгоградского полковника оказали на астраханских сержантов и старлеев неизгладимое впечатление. Нам не то что не чинили препоны, напротив – едва ли не брали под козырек! (Проехали мы потом с этой справкой и обратные полторы тысячи километров, были остановлены на постах ДПС раз 15 и везде – одно и то же: слова сочувствия и пропуск без досмотра. Только ступинские не поленились в бочку с рыбой заглянуть. Наверное – от скуки).

Так что – окончательная оказалась бумажка. Фактическая бумажка. Броня! Профессор Преображенский о такой и мечтал.



Рыба не идет, куры линяют…

Путешествие продолжается. Едем оставшиеся сорок километров в Камызякский район. С недавних времен здесь выросли и ждут гостей десятки новых рыболовных баз. Мы же держим курс на свой любимый остров через уваринский понтонный мост. Подъезжаем – ветер! Уваринка вздыбилась и качает мост такими волнами, что и на большой воде, на Кизани не часто увидишь. Насилу перебрались. Легковушка точно бы не прошла. На съезде с понтона из избушки выскакивает мытарь, берет с нас за проезд 12 рублей.

– Что так холодно у вас здесь?

– Не знаю…

– А вобла еще идет?

– Вроде прошла уже.

Хрена тебе, думаем. Все равно поймаем. А у местных всегда так. Приедешь летом: помидоры есть? Не-ету. Куры линяют, коровы не доятся, рыба ушла невесть куда. Отдаешь базовским сторожам треть дневного улова (ведро примерно рыбы), и вот ты уже и с яичками, и с молочком, и помидорков тетя Феня притаранит. Впрочем, нет. Уже не притаранит. Окончательно уволили тетю Феню. Пьет. Здесь все пьют. И второй Фенин муж Петр с раком горла пил нещадно. Этой зимой «переехал на бугор» – умер. И Сергей Архапов за ним. Оказался у Архапа рак печени. Теперь и он – «на бугре». Обидно, молодой мужик, с пятидесятого. А куда денешься?

Этот обычай устраивать кладбища на холмах попервоначалу сильно удивляет. Вдруг из-за поворота открывается бугор, ощетинившийся растущими в разные стороны железными крестами. Непривычное зрелище для среднерусского взгляда. Потом понимаешь: вода – стихия мощная, злая и непредсказуемая, так что своих покойников надо держать от нее подальше. Да и самим надо быть с ней на вы. Вода и кормит, и разорить, и убить может. И жизнь здесь вовсе не легкая.

На острове два населенных пункта. Село Увары – коренное, корсакское. Здесь церковь, школа, четыре магазина и пруд с лотосами, которые цветут в июле. И «румынская» деревня Успех, к которой примыкают база Астраханского цирка и соседняя «Астра» (был когда-то заброшенный «Астраханец»; новые хозяева вдохнули в него жизнь, но название уполовинили). Здесь нет ничего. Невестам по шестьдесят, а женихов нет. Они не по этому делу. Полдеревни готовит изумительного вкуса коварное вино и бражку – «мочку» (стакан выпьешь, два выписаешь). Другая половина ловит секретами рыбу. Потом обмениваются. Пьют и те и другие.

История Успеха мне нравится в том виде, в котором мне ее изложили местные. На стопроцентную историческую достоверность этот рассказ не претендует. Не любо – не слушай.



Липоване

Основные жители Успеха – староверы. Когда-то давно они бежали от притеснений из России в Румынию и поселились там под липами. Отсюда и прозвание – липоване. Жили до конца Второй мировой, сохраняя язык и традиции. Потом Сталин вывез их в Союз и бросил на этой земле, где и деревьев толком нет. Только те благородные тополя, что в дореволюционные времена посадил барин вдоль реки и вокруг своей усадьбы. Ни барина, ни его дворянского гнезда и в помине не осталось, а деревья стоят. Деревенские ждут, когда какое-нибудь подмоет и оно крякнется в воду. Тогда подплывут на лодках, распилят и увезут в свои дворы на дрова. А чем еще топить-то? Сейчас, правда, газ подвели, да он не каждому по карману.

А первым поселенцам солоно пришлось. Не все выжили, не всем повезло. Так что название Успех звучит довольно цинично.



«Дом рыбака Астраханского цирка»

Эту базу на берегу Уваринки (она же – Серебрянка, а мы предпочитаем старое название – Кал, что по-корсакски, если нам не наврали, означает хлеб) светлой памяти Николай Степанович Туркин, бывший цирковой акробат из Москвы и рыбак от Бога, числясь инженером-строителем, возводил как мог, долго. А сам тем временем облавливал окрестные омута и деревенской удочкой из орешника с вершинкой из китового уса выдергивал таких сазанов, что нам и не снилось. «Ты, смотри, не бей змей, – говорил он много лет назад Толику. – Пускай ползают. Понаедут тут с детьми-бабами, а увидят змею и больше не сунутся».

Давно это было. И база достроена: три домика, баня, пристань, сторожка и вагончик самого Степаныча. Он проводил в нем весь рыбацкий сезон с апреля по ноябрь, денег с него не брали. И приезжают с детьми-бабами, змей не боятся. И мы ездим лет уже 25. А на вагончике третий год висит памятная табличка: «Здесь жил Николай Степанович Туркин». Уехал он жить к сыну в Америку и там умер. «За бугром» теперь Туркин.



Ну и где эта вобла?

Ни один сезон, ни одна рыбалка не похожи друг на друга. Берег меняется. Одни ямы затаскивает, другие образуются. Затонувшее дерево, на котором мы за несколько лет оставили невообразимое количество крючков, грузил и блесен, в этот мощный ледоход подняло шугой, сдернуло и утащило куда-то вниз, к Уварам. Нет больше корча, и сазана теперь здесь летом не будет. Ничего, найдем. Было б здоровье.

Обычно Волгоград начинает сбрасывать воду на Пасху, в начале мая. И разливы бывают только ко Дню Победы. Вот и в этом году город начал стравливать сразу после Пасхи – с 14 апреля. Мы приезжаем – половье! Деревья стоят по пояс в воде и плачут дождем, избывая влагу. Берега – и наш, низкий, и тот, высокий – уже залило. Там, где Петр Панкратов в том году картошку сажал, теперь трутся буфалы (караси с невероятной чешуей и повышенной живучести). Это хорошо. Уйдет в июне вода, удобрив Петин огород илом, – знатный урожай будет. Ну а нам-то что делать?

Нашли мы себе по хорошему сухому местечку, расположились с прилаженными к спиннингам донками и поплавковыми удочками, можно сказать, со всеми удобствами. Только Антоныч неприкаянный остался: стоит его любимый пень, как в бассейне, никакой жизни вокруг него нет. Потом, правда, приспособился, подыскал себе другое местечко и набивал свой садок белью. На то он и Антоныч. Но воблы-то нет! И окуня нет. По несколько лещей нам Кал-батюшка выдал, а сазана не дал. Простояли мои бойлы в воде неделю, не вызвав никакого интереса. Да это и не удивительно: по весне только на червя и ловят всех и вся. Одно плохо: здесь его не добыть. Приходится везти с собой из Москвы в мешках с родной землей и хоронить от солнца.

Тарашка крупная попадалась, но не только ж ее солить. Вобла, местные говорят, где-то стороной прошла, другими рукавами поднялась на нерест. В половье конечно, она есть, хотя ее и нет, да вся мелкая.

На этот случай привезли мы с Толиком «телевизоры» (сетка на рамке). У него два, но обычных. У меня один, но трехстенный. Думал, жить ему два дня, не больше – порвут. Рвали – латал. Но проработал он исправно до самого отъезда. Попадались в наши «телевизоры» красноперка, подлещики и толстые окуни. На крючок они не идут – не тем заняты, а в сетке путались. Окуней с лещами – в уху (три раза варили, один раз – с сазаном, который к знакомым львовянам в «секрет» завалился), красноперку – в засол. Два тазика успели даже развесить в марле, чтобы не пробила подлая муха, потом стали в бочке солить – так в соли и повезли частик в Москву.

Ну и что б вы думали? Нам уезжать – пошла воблочка, пошла! За два дня до закрытия весеннего астраханского сезона начала поклевывать наряду с сопой и тарашкой. Потом все чаще и крупнее, а в последний день – седьмого числа – только она, считай, и клевала.



Это грустное слово «отъезд»

Собирались не спеша, времени было в достатке. Загрузили на прицеп две бочки: одну с соленой рыбой, другую – термос – с морожеными лещами. Закидали вещи, сдали вилки-ложки-поварешки… Поехали!

Возвращались другим берегом – через Ахтубу. На последнем посту астраханской области с нами разговорился рыбный инспектор. Предложил купить у него волчат: волчицу застрелили, щенков жалко, но и прокормить – замучаешься. Прожорливые – спасу нет. Нам они ни к чему. Предпочли вежливо отказаться. Потом спросили, что так строго стали следить за частиком. «А вы и не знаете? В том году еще на нефтеперерабатывающем заводе в низовьях произошел выброс сероводорода. Селедки потравили – море. И вобле досталось». «Во, бли-иин», – сказал на это Антоныч.

С тем и поехали дальше, зная, что обязательно вернемся.

КАК ПРАВИЛЬНО ЗАВЯЛИТЬ РЫБУ

В принципе, годится всякая бель: вобла, тарань, чехонь, сопа, красноперка. Последняя – с оговорками. Летом, когда она начинает активно питаться травой, появляется горький привкус. Вобла, напротив, безоговорочный лидер. Шумахер. Солить рыбу просто. Перетираешь ее как следует солью, как можно более крупной и грубой, укладываешь слоями в подвернувшейся под руку посудине, ставишь в прохладное тенистое место и придавливаешь гнетом. Пропорции здесь – килограмм соли на десять килограммов свежей рыбы. Рыбешке средних размеров нужно не лениться бросать щепоть соли под жабры. А вот с более крупной и жирной хлопот больше. Рекомендуется сделать перенасыщенный соляной раствор (его иногда называют тузлуком) и вводить рыбе шприцом в спину (одна порция) и брюхо (две). Местные предлагают более простой, хотя и негуманный способ: бросают живую рыбу прямо в тузлук, давая ей «напиться». После этого – так же – в соль и под гнет. Когда рыба просолится 2–4 дня, ее перекладывают в садки, прополаскивают и оставляют в проточной воде на 2–4 часа соответственно (это называется «бросить в отмочку»). Следующий этап – «развеска». Рыба нанизывается на прочную бечеву (штук по сорок). Развешивается в тенистом, продуваемом месте, обязательно раздвигается, чтобы не соприкасалась жабрами, и заворачивается в двухслойный «кокон» из марли, который защепляется подручными средствами. Так и сохнет.