«Обещаю драться с врагами…»

Еще будучи детьми лет семи-восьми-девяти, видя, что бабушка расположена вновь окунуться в прошлое, мы с братом-двойняшкой всякий раз оставляли свои веселые шумные игры, усаживались поудобнее рядом и слушали, слушали… Очень хорошо помню, как детская фантазия рисовала пусть ребяческие, наивные, но невероятно живые образы, к которым хотелось мысленно возвращаться снова и снова.

Элеонора Ивановна, младший ребенок в семье, родилась в 1930 году. Ее сестра Клавдия Ивановна была старше ее на два года, а брат Евгений Иванович – старше на четыре года. До и после войны жили в Москве, в двухэтажном деревянном строении в Тюфелевом проезде. Топили печь. Дрова и уголь хранились в сарае во дворе. Пересматриваем с бабушкой Элей старые, коричневатые от времени фото. Один из снимков сделан зимой: сестра Клава и брат Женя стоят на лыжах, но палки в руках только у брата. «Жили, конечно, очень богато, – смеется бабушка Эля, – лыжи – у каждого, а палки – по очереди…»

Когда грянула война, бабушке Элеоноре Ивановне было неполных 11 лет, ее сестре – 13, а брату – неполных 16 лет. Мама умерла еще в 1934-м от брюшного тифа, и дети жили с отцом Иваном Ефимовичем Мещанкиным и его второй женой Анной Яковлевной Кузнецовой. «Добрая, заботливая фея, спустившаяся с небес», – вспоминает об Анне Яковлевне моя бабушка. В 1941-м Иван Ефимович и Анна Яковлевна работали на заводе «Газоаппарат». Когда началась запись в ополчение, Иван Ефимович оказался в первых рядах. Известна даже дата его ухода с завода, чтобы отправиться на фронт – 6 июля 41-го. Он записался в добровольцы, а на то, чтобы куда-то «определить» детей, ему дали всего пару часов – не будут же болтаться во время войны. Пошел к соседке: «Баба Люба, ты уезжаешь?» – «Да». – «Ты своих всех берешь? А моих возьмешь?» – «Да». Так к отъезду стали готовиться баба Люба и уже семеро детей. Поехали в Рязанскую область, но еще через какое-то время мою бабушку с братом и сестрой решено было отдать в интернат, что в Казахстане, под Алма-Атой. Добираться туда предстояло товарным поездом – никаких спальных мест, тюфяков, в качестве «коек» – постеленная солома. Перед отправкой пятнадцатилетний Женя Мещанкин, не захотев эвакуироваться, сбежал и вернулся в Москву, в Тюфелев проезд. Жить приходилось впроголодь, но Анна Яковлевна как человек, работавший на вредном производстве, имела право на стакан молока в день. Однажды украли продуктовые карточки – питаться пришлось очистками.

Вскоре и Женя Мещанкин стал задумываться о том, чтобы пойти на фронт, по стопам отца, хотя вообще-то мог бы получить бронь: сосед, работавший на заводе, предлагал трудоустройство, и в армии служить не пришлось бы. Но Женя наотрез отказался, и в неполные 17 его взяли в Ярославское военное училище, готовившее лейтенантов-пулеметчиков. Учился Женя отлично и быстро получил повышение – несколько человек оказались у него в подчинении. Фронтовые мысли стали реальностью в середине 1943-го, то есть в неполные Женины 18 лет. Воевал Евгений Мещанкин под Смоленском.

«В Тюфелевом проезде, – вспоминает моя бабушка Элеонора Ивановна, – было много шпаны…» И как раз перед войной многие молодые парни попали в тюрьму – кто за воровство, кто за хулиганство, и лет по пять отсидели. Получается – отсиделись, вернулись домой если не здоровыми, то живыми. «А родину защищали только два мальчика, двое друзей – Толька Большаков и Женька Мещанкин», – добавляет бабушка.

У Элеоноры Ивановны сохранились – совсем ветхие уже – фронтовые письма старшего брата. «…Теперь немного о себе, – пишет Женя. – Мама, можешь меня поздравить, я вступил в члены ВЛКСМ, теперь я как член этой организации обещаю драться с врагами так, как требует этого партия и правительство. Чувствую я себя прекрасно. Как там вы? Обо мне не беспокойтесь и не плачьте. Меня поставили командиром и дали в мое подчинение семь человек…» На письме дата – 2 сентября 1943-го. Вот еще фрагмент: «…Дорогая мама… Сообщаю вам, что я жив и здоров, в настоящее время нахожусь в том месте, где воевал мой отец, так что я буду его разыскивать, потому что после августа 1941 года от него мы не имеем никаких слухов. От того места, откуда я писал свое первое письмо, мы прошли за пять дней 140 километров, продвигались вперед на запад… И днем, и ночью слышна стрельба…»

Уцелело и еще одно письмо, от 8 ноября 1943-го. Его автор – сослуживец Евгения Мещанкина, Ручкин Иван Григорьевич. «Сообщаю вам, что я с вашим сыном или братом Мещанкиным Евгением Ивановичем вместе учился в училище города Ярославля, вместе были на фронте. Под Смоленском. Я был старшиной. … Его ранило в грудь, я вытащил его с поля боя, он еще был жив, но покуда я его нес на себе, он помер у меня в руках. Я его похоронил в деревне Новая Земля. … Мне очень было жалко. … Не могу… Больше писать – нету бумаги. … Товарищ Ручкин Иван Григорьевич…»

Женя Мещанкин как-то говорил родным, что хочет «грудью защищать свою Родину». По злой иронии судьбы, именно так и вышло.

Были в нашей семье и другие участники той войны.

Муж моей бабушки Элеоноры Ивановны Юрий Владимирович Мельников родился в 1921 году, учился в медицинском, с 1941-го по 1945-й подвозил на передовую патроны. Каждый день за баранкой – туда, обратно. И всякий раз по новой в голове крутились все те же мысли: доеду сегодня или не доеду… Был ранен – пуля попала в коленный сустав. К счастью, все обошлось. Он прошел войну до конца, но умер в результате инсульта в 1965-м, ему не было еще и 45 лет.

Ровесник XX века, мой прадед Иван Ефимович Мещанкин любил повторять, что собирается жить до ста. Еще до Великой Отечественной он много лет проработал молотобойцем в кузнице, позже – слесарем на заводе «Газоаппарат». Был участником советско-финской войны 1939–1940 годов. Мой прадед не раз получал юбилейные медали и наградные знаки. Сохранилось несколько удостоверений, по которым нетрудно установить конкретные даты. Например, указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1965 года он был награжден юбилейной медалью «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне». А в удостоверении к знаку «Двадцать пять лет Победы» написано, что рядовой Мещанкин Иван Ефимович награжден «за доблесть и отвагу в ВОВ». И подпись: «министр обороны СССР, маршал Советского Союза Гречко».

Ивану Ефимовичу суждено было вернуться с Великой Отечественной с подорванным здоровьем – он был контужен, частично потерял слух. В 1947-м восстановился на заводе, с которого уходил в ополчение. По воспоминаниям моей бабушки, его любимая песня – на стихи Николая Алексеевича Некрасова, она начиналась словами: «Меж высоких хлебов затерялося / Небогатое наше село. / Горе горькое по свету шлялося / и на нас невзначай набрело…» Горя было много. Иван Ефимович пережил не только сына Евгения, но и дочь Клавдию и умер в 1986 году. Я еще успел его увидеть. Одно из самых ранних моих детских воспоминаний – как раз о нем. Нам с братом года по три, мы резвимся в комнате на даче и то и дело подбегаем с игрушками к нему, сидящему в углу на стуле, – вручаем, и как только он пытается взять, со смехом забираем обратно. Боюсь, часть того, что я пишу о нем сейчас, – уже не то, что я помню сам. Должно быть, воображение дорисовало детали задним числом, основываясь на более поздних рассказах моей родни об этом далеком дне. В памяти, конечно же, не осталось ни голоса, ни слов прадеда. Но истинно живо чувство, что вот он, рядом – неясная фигура, тихо сидящая в углу комнаты. Этот силуэт не замерший, он подвижен. Он протягивает руки к двум правнукам. Он даже теперь не опускает рук.