Академик РАН Николай Петраков

– Как ни странно, обо всех идеях, рождаемых в правительстве по поводу работы академии, мы, ее члены, в последнее время узнаем от журналистов. С нами идет какая-то закулисная игра. У нас есть определенные разработки, на мартовском собрании мы должны принять новый устав, в соответствии с которым собираемся дальше работать – это вполне демократично. Когда же нас опережают чиновники из правительства, принимая решения за нашими спинами, возникает ощущение, что РАН превращается из серьезной организации с 300-летней историей в «клуб по интересам».

– В чем суть конфликта? Ведь люди в правительстве заявляют, что хотят облегчить академикам жизнь.

– Они и не могут ничего другого говорить. Но ими совершенно игнорируется то, что по сложившейся традиции президиум академии и входящие в ее структуру научные советы в соответствии с нашим видением перспектив фундаментальной науки распределяли приоритеты и выделяли средства на те или другие программы. Теперь мы узнаем, что над нами будет поставлен некий «Наблюдательный совет» из девяти человек, из которых только трое – члены РАН, а шестеро – представители правительства, администрации президента, Думы и Совета Федерации – то есть люди, мало чего сведущие в работе академии. Как будут наши крупные исследовательские центры функционировать под руководством нового органа – совершенно непонятно. Где гарантии, что многие из них не распродадут или вообще не закроют? Можно, конечно, забрать у академии землю на Ленинском проспекте, построить на ней казино, гостиницу, но что делать с научными кадрами?

– Как бы вы прокомментировали идею ввести пост первого вице-президента РАН по финансам?

– Во всех проектах реформирования академии прослеживается желание любой ценой повысить коммерческую эффективность наших исследований. Фундаментальная наука превращается в придаток прикладной. Почему-то никто из проектировщиков не хочет понять, что сначала были открытия, а уж затем появлялись персональные компьютеры и мобильные телефоны. Проходили долгие годы, прежде чем наработки фундаментальной науки превращались в патенты и отправлялись на массовое производство. Сегодня же нас подталкивают к работе по принципу «сдельщины», что, мягко говоря, очень странно. Человек может что-то изобрести один раз в жизни, и все человечество ему будет за это благодарно. Даже исследования, которые дали отрицательный результат, играют положительную роль для науки: значит, другие по этой дорожке не пойдут. Если следовать логике чиновников, нужно ввести очковую систему за научные статьи: кто больше напишет. Но бывает статья на три страницы, переворачивающая целую отрасль науки, и бывают тома, которые ничего не дали. Когда чиновник не занимается своим делом, он вмешивается туда, где ничего не понимает. Но и в этом случае надо понимать: всякая деятельность требует определенных инвестиций, затрат. Иначе затраты просто не окупятся. В качестве примера можно привести подготовку в вузах научных кадров: есть талантливые преподаватели, мастера, а есть бездари, которые лишь отвращают людей от науки. Все наши прежние успехи в медицине, атомной энергетике, в космических исследованиях базировались на принципе: чем больше тратится на науку, тем лучше результат. А наши чиновники подходят к проблемам российской науки чисто прагматически. То есть он столько-то нам дал – и должен как можно скорее получить результат. «Утечка мозгов» связана не только с тем, что за границей больше платят. Многие мои коллеги эмигрировали, потому что на Западе условия лабораторных исследований существенно выше, приборы значительно точнее. У нас же приборы работают на уровне тридцатилетней давности.

– Николай Яковлевич, можно ли сегодня предсказать, к чему приведут необдуманные реформы РАН?

– Это обернется тем, что Россия уже не на словах, а реально станет «нефтяным придатком». Россия ведь отличается от других стран тем, что в ней сочетается высокий интеллектуальный потенциал и огромные природные ресурсы. В Японии высокий интеллектуальный потенциал, но с природными ресурсами туго. В Арабских Эмиратах море нефти, но никаких собственных интеллектуальных ресурсов. Пока и наш научный и природный потенциалы высоки мы очень быстро можем стать великой державой. Если же мы превращаемся в сырьевую державу, скоро будем на уровне Венесуэлы и Замбии. Мы к этому катимся. Вот я сейчас разговариваю с вами, а передо мной на столе –китайские зубочистки и польские бумажные носовые платки. Ни одного современного леспромхоза нет ни в Польше, ни в Китае. Все эти зубочистки и платки они делают из нашего леса. Все стремятся схватить побольше прибыли, ничего практически не делая, срубить побольше деревьев и загрузить в вагоны. Никто не хочет заниматься переработкой. Чиновник это видит и думает: а зачем нам вообще наука? Сидят там, у себя в академии, в носу ковыряют, какие-то формулы придумывают. Зря только деньги тратят...Иногда кажется: чиновники понятия не имеют о том, что есть мировые программы в развитии онкологии, исследования ВИЧ и СПИДа, приоритетные направления в химии, физике, водородной энергетике. В этом направлении и нужно двигаться, и туда вкладывать ресурсы. Это значительно важнее и перспективнее, чем строительство трубопроводов. Да, сегодня они приносят большие прибыли, но с точки зрения науки – все это довольно примитивные технологии. Ну а завтра что? Если продвинется альтернативная энергетика, куда, кстати, в мире вкладываются большие деньги, то все эти трубопроводы могут оказаться никому не нужными. Все наши нефтяные и газовые олигархи превратятся в ничтожество. Вот в чем корень проблемы – в том, что сильные выживают за счет слабых. Но и это не самое страшное. Страшнее всего – что мы живем одним днем.