Василий Лановой

– Сейчас многие спорят о вахтанговской школе. Мне кажется, ваш спектакль – «наглядное пособие» по этой школе.

– Абсолютно точно! В нем действительно есть что-то по-настоящему вахтанговское. Праздничность, яркость, условность и одновременно реализм, ирония и отстранение от образа, буффонада в первом действии, трагедия во втором – все это и составляет то, что принято называть вахтанговской школой.

– Всех ваших персонажей можно объединить одним понятием – они настоящие мужчины. Героический Павел Корчагин, романтический, роковой Вронский, даже легкомысленный Анатоль Курагин... Наверное, это идет от вашей собственной натуры?

– Я имею счастье (и одновременно несчастье) быть максималистом. Должны быть, конечно, дипломатия и соображения тактического свойства, но мне повезло, что эти «рычаги» я в жизни использовал редко. Судьба меня вела по максималистским тропам, и тогда уже сметалось все на пути. Да и персонажи доставались такие же.

– А вам самому в жизни такая резкость и непримиримость не мешала?

– Всегда мешала…Может быть, я когда-то и шел на компромиссы, но себе не изменял. Но, повторяю, судьба меня хранила, и мои крайности не влекли за собой «отрубание головы». Мне везло, что я всегда работал и в театре, и в кино. Когда на меня «катили бочку» в театре (бывало, что я по семь лет не играл ни одной роли!), то я уходил в кино. Если в кино пытались «съесть», я говорил: «Ну, и идите туда-то…», а сам уходил на концертную эстраду. Словом, судьба меня выводила из-под основательного удара, и я мог себе позволить не менять своего характера.

– Раз уж вы заговорили о кино, не могу не высказать давно «мучившую» меня мысль. Мне всегда казалось, что Андрей Болконский – это абсолютно ваша роль. Вы не пробовались на нее у Бондарчука?

– О, это удивительная история, которая закончилась на том самом месте, где вы сейчас сидите, за моим гримерным столом. Мы были дружны с Бондарчуком, и, когда начались съемки «Войны и мира», он мне предложил сыграть Анатоля Курагина. Я с радостью согласился, понимая, что это роль моя. Начались пробы, которые проходили очень забавно. На каждого претендента на эту роль надевали белые гусарские лосины и вели на «комиссию», в которой были сам Сергей Бондарчук и пожилая княжна «из бывших», то есть настоящая. Бондарчук смотрел на ноги претендента, потом вопросительно взглядывал на княжну. Когда она морщилась, это означало, что ноги кривые, и претенденту отказывали, говоря, что у него «не тот глаз и т.д.». Меня тоже привели (вот ведь друг, не предупредил!), и я вдруг увидел улыбку на лице дамы. Бондарчук все понял и закричал: «Вася, завтра съемка!» Потом он мне рассказал, что она говорила с восторгом: «Боже мой, это почти как до революции!» (Смех). Начались съемки, но я все же донимал режиссера: «Сергей Федорович, дай попробоваться на князя Андрея, я его вижу и слышу!» Через три дня звонит: «Никаких Андреев, будешь играть Курагина». У меня взыграло. «Тогда, – говорю, – никаких Курагиных!» И повесил трубку. В роли Курагина стал сниматься Вадим Медведев из Ленинграда, мой хороший друг. Проходит год, я играю спектакль «Конармия», стою на авансцене, читаю Маяковского. И вдруг чувствую, что меня кто-то из первого ряда дергает за штаны, и не вижу кто. Я легонько шлепнул его рукой, думаю: «Вот какой зритель пошел, мерзавец!» В антракте в гримерку заходит Бондарчук и говорит: «Это я дергал». Я начал возмущаться, а он хохочет и говорит: «Вася, прости меня, но тебе надо играть Анатоля, Медведев не подходит». Я согласился при одном условии: если он вернет в сценарий сцену, когда Анатолю отрезают ногу в лазарете под Бородином. После колебаний он пообещал, и этот эпизод стал одним из лучших в роли.

– Вы всегда были соавтором ролей?

– Это, смотря кто был режиссером.

– Неужели покорялись?

– Покорялся, но все равно делал то, что я хочу. Любую режиссерскую жесткость актер все же должен «утеплять». И если я привношу в его замысел свою «изюмину», это только на пользу делу.

– Я сейчас смотрю на вас и думаю, что все-таки врут календари. Вы сами-то верите, что вам исполняется 70?

– (Смеется). Я в это не верю, мне кажется, что разговор идет о ком-то другом. Я суеверный человек, но пока – тьфу, тьфу…Могу работать круглые сутки. На вопрос, откуда это, я всегда отвечаю: «От мамы и от папы». Они хохлы, пахали землю, не были испорчены цивилизацией. Но мама при полном отсутствии образования была самым интеллигентным человеком, из тех, кого я знал в жизни. Если понимать интеллигентность, как возможность предугадать, как твое слово отзовется на судьбе другого…

– Что пожелали бы себе в день рождения?

– Чтобы календари всегда врали!