Требуется ясность!

Суть этого правила в том, что сытый и довольный человек не всегда в состоянии почувствовать страдания тех, кто не слишком сыт и не совсем доволен.

Человек, отправляющийся на съемочную площадку сегодня из одного шикарного дома, а завтра – из другого, сегодня – на «Мерседесе», а завтра – на «Лексусе», должен, наверное, делать очаровательные истории из жизни королев, за которые бедные посетители кинотеатров будут ему очень благодарны.

Картины же на «проклятые темы» нужно, как представляется, снимать только тогда, когда существует свой личный вариант ответа на вопросы времени. В противном случае выходит нечто изящно-талантливое под заголовком «Вот так сложилась жизнь».

Времена не выбирают

Не так давно на заседании одной из комиссий по премиям зашла речь о картине Дмитрия Месхиева «Свои». Известный кинематографический чиновник заявил, что не будет голосовать за этот фильм, потому что он представляет собой апологию предательства, а это не свойственно русскому человеку.

Подивившись такой советской аргументации, я возразил, что, на мой взгляд, картина, скорее апологетизирует чекиста. Ведь герой Богдана Ступки, раскулаченный крестьянин, который не спешит благодарить Родину, партию и дорогие органы за свои мытарства – все-таки персонаж не слишком положительный. Он мучается, страдает, соглашается стать сельским старостой, помогает партизанам, но не может найти себя и в финале уходит в сторону, противоположную той, в которую устремляются сознательные борцы с врагом. Истинный герой – энкавэдэшник в блистательном исполнении Сергея Гармаша. Он положителен не только в советском, но и в современном, политкорректном смысле. Уверенным, профессиональным движением перерезает он глотку антисемиту и не чает духа в политруке Лифшице, кончину которого бурно переживает.

Говоря так, я прекрасно представлял, что данную точку зрения можно оспорить. Равно как и мнение моего тогдашнего оппонента. Драма фильма «Свои» заключается, на мой взгляд, в том, что он предоставляет возможность для абсолютно противоположных трактовок.

В чем же драма, возразит читатель. Такая удивительная возможность и была заложена в авторском замысле. Само название картины говорит про то, что у каждого из персонажей есть своя правда, что надо полюбить их всех и примирить, хотя бы и с более чем полувековым опозданием. С точки зрения бывших советских, а ныне российских ортодоксов, в ленте есть вещь и вовсе немыслимая – образ полицая. Федор Бондарчук мягко и точно играет его человеком, которому сочувствуешь и о смерти которого сожалеешь уж никак не меньше, чем о гибели политрука...

Вообще, актеры «Своих» – замечательнейший ансамбль, равного которому в нашем кино не было давно. Здесь, безусловно, есть заслуга постановщика ленты. Однако, на мой взгляд, режиссер, любя артистов, непонятно как относится к их персонажам.

«Смотрите, – как бы говорит Месхиев зрителям. – Была война. Вот такие люди воевали. И сякие. И этакие. Видите, как порой сложна бывает жизнь человеческая!» Режиссерская позиция, однако.

Та же история

Несколько лет назад на фестивале в Карловых Варах иностранные коллеги уверяли меня, что в ленте Валерия Тодоровского «Мой сводный брат Франкенштейн» возносится хвала действиям российской армии в Чечне. А в Москве доводилось слышать, что Тодоровский снял «прочеченскую» картину.

Здорово придуманная сценаристом Островским исходная ситуация – неожиданное появление неведомого родственника, контуженного на Северном Кавказе, вносит разлад в благополучную столичную семью. Талантливый дебют Даниила Спиваковского. Вновь прекрасный Гармаш. Напряженная развязка сюжета. Замечательно удавшаяся попытка рассмотреть ситуацию, как новый вариант классической истории о чудовище барона Франкенштейна…

И вновь – горячее желание задать постановщику вопрос. Ну, а вы-то, Валера, на чьей стороне? Вам-то кто ближе? Несчастный парень, потерявший молодость и здоровье в чеченских горах? Или его не менее несчастный отец, обретший вдруг такого сына?

А я вообще их всех люблю, как бы отвечает Тодоровский-младший. Просто я рассказал необычную историю. Такие в ней люди есть. И сякие. И этакие. Всех надо понять, пожалеть и примирить…

А еще нужно понять, пожалеть и примирить таких, сяких и этаких людей, населявших северный советский приграничный городок в 1957 году.

Самым интересным в фильме Алексея Учителя «Космос как предчувствие» представляется мне образ, созданный Евгением Цыгановым. Попав в лагерь по уголовному делу, его персонаж вышел оттуда противником советской власти. В городок он прибывает лишь для того, чтобы убежать, а точнее, уплыть из СССР. Готовится, тренируется, придумывает эффектную легенду о засекреченных летчиках, в которую верит его восторженный приятель Конек (Евгений Миронов для этой роли все же староват), и начинает казаться, что, наконец, появилась и у нас настоящая, подлинно антисоветская лента.

Но вдруг герой Цыганова со своим заплывом отходит на второй план, уступая место подробностям любовных переживаний Конька. А заканчивается история и вовсе Юрием Гагариным, чей способ покинуть пределы СССР, очевидно, представляется режиссеру более эффектным.

И не хочется уже обращаться к постановщику с назойливым вопросом – поддерживает ли он своего замечательного пловца? Может, считает антисоветизм блажью? Главный-то герой фильма – Конек, ни за какую границу бежать не собирающийся, живущий восторженно, открыто, влюбляющийся, и даже с Гагариным встречающийся в ночном поезде…

Конечно, кинематограф – искусство, тесно связанное с реалиями социальной жизни, и вроде бы странно требовать какого-то мировоззрения и какой-то позиции от тех, кто работает в мире, ценящем только «баксы», квартиры, машины, дачи и дома на Лазурном берегу.

Впрочем, и здесь недавно появилось свое исключение из правила. Федор Бондарчук в «9 роте» удивил не только уверенной режиссурой и замечательно играющими молодыми артистами, не только размахом и монтажом. Но – вполне определенным отношением к афганской авантюре кремлевских старцев, которая стоила жизни сотням тысяч молодых парней. Может поэтому, фильм и денег столько собрал?