Без Лациса

За окнами Домжура бурлила столичная жизнь, страна озабоченно следила за событиями во Франции, а здесь, в скромном особнячке на Суворовском бульваре, расставался со своей страной и со своими друзьями один из самых удивительных публицистов России. Его перо, которое не зря было признано Золотым, с неизменным талантом создавало и короткие заметки в номер, и научные труды, и мудрые книги. Он умел их писать так, как никто. И, как никто, оставался собой и в короткой строке, и в увесистом томе.

Скромный траурный кортеж ехал неспешно по Кутузовскому проспекту, ничем, кроме скорости, не выделяясь из потока проносящихся мимо лимузинов. Его то и дело обгоняли кортежи властные, с мигалками, с шумным хамоватым сопровождением, скрывая за тонированными стеклами сытых вальяжных мужей, считающих себя элитой. Даже в этой своей тихой езде он по-прежнему оставался мудрее их, глубже и масштабнее. По Кутузовскому властному проспекту в последний путь неспешно ехал великий журналист России, а Россия этого не замечала.

Нам всем, кому довелось с ним работать, кому повезло дружить, общаться или просто его читать, сегодня еще не под силу понять, кого мы потеряли. Одним будет не хватать его мягкой улыбки, его тихого голоса, другим – точного емкого слова, третьим – его мужества и честности. А точнее – всего этого вместе сразу, потому что во всем этом – неподражаемый Отто Лацис.

До самых последних дней мы учили на его примере студентов-стажеров: «Вы знаете, что даже Лацис, когда надо срочно в номер написать полторы странички текста, садится – и пишет. Причем это уже такой текст, что из него и слова не выкинешь». Студенты косились недоверчиво – как же, доктор наук, и срочно в номер полторы странички аналитики? Но потом достаточно было прочесть эти строки, и все – какие еще сомнения.

Когда во время первой чеченской войны после моих публикаций в «Известиях» о позорной операции под Первомайским на газету начались давления из Кремля, Отто Лацис – член Президентского совета, публично заявил, что он выходит из этого совета. В знак протеста против политики Кремля в Чечне и против давления на прессу. Уйти из Кремля в знак протеста против войны и об этом заявлять публично – таких поступков на памяти страны немного.

Когда в разгар перестройки ему стало очевидно, что КПСС ведет страну к неминуемому развалу, он, член ЦК КПСС, одним из первых призвал к роспуску компартии, чтобы сохранить страну. Но не был услышан. И ушел из ЦК. Таких поступков тоже – наперечет.

Когда услужливые олигархи стали в угоду власти ломать через колено газету «Известия», он обратился открыто к президенту страны и, не получив ответа, покинул это издание, чтобы вместе с Игорем Голембиовским, со своими соратниками создать первую в России полноцветную общественно-политическую газету под названием «Новые Известия». И мы создали ее. А имя Отто Лациса стало одним из самых ярких парусов на борту нашего фрегата.

Ему было 65, когда он решил купить машину и стал учиться водить. Мы удивились этому решению и стали осторожно советовать ему начинать вождение со стареньких «Жигулей». «У меня на «Жигули» уже нет времени», – ответил Отто Рудольфович и купил себе новенькую иномарку. Он стал ездить на ней с такой уверенностью и азартом, что не каждый из нас решался в первое время быть его пассажиром. Мы начали всерьез бояться за него и осторожно намекали, что роль Шумахера ему не очень-то к лицу. Но Лацис лишь лукаво улыбался своей неподражаемой улыбкой и снова повторял: «У меня слишком мало времени для того, чтобы ездить медленно». Наши опасения подтвердились лишь косвенно. Въехал не он. Въехали в него. В самой обычной и до обидного примитивной дорожной ситуации: притормозил у поворота, чтобы свернуть, а водитель сзади прозевал маневр. И со всего маха джипом разнес и машину Лациса, и свою. В результате – оба в реанимации.

Целый месяц врачи бились за его жизнь, и шансы на спасение были совершенно реальными. Он был терпелив и мужественен, он не мог сказать своим близким ни слова, но готов был биться за жизнь и остаться с нами. Судьба оказалась безжалостнее и распорядилась по-другому. Мы все его потеряли. И родные. И друзья. И коллеги. Лишь у читателей осталась возможность открыть старую подшивку, заглянуть на его фамилию в Интернет или достать с полки знакомый томик – и снова насладиться емким, мудрым и тонким слогом одного из лучших публицистов страны минувших десятилетий.

На скромном маленьком кладбище неподалеку от кольцевой собралось уже совсем немного людей. Только его родные. И только друзья. Ни одного высокого чиновника, который бы приехал проводить от имени России. Не считать же чиновниками Егора Гайдара и Андрея Илларионова, склонивших головы у его могилы. Они его провожали, как друзья. И вместе со всеми месили грязь кладбищенских тропинок до самого края, где у постылого забора ему было уготовано последнее пристанище – рядом с могилой жены. И этот погост, и эта незаметная могилка посреди страны, где так ценят мавзолеи вождям и монументы тиранам, невольно стала еще одним, теперь уже самым последним символом его удивительной скромности. Лишь огромное количество цветов и множество венков молчаливо, но ярко свидетельствовали, какое количество людей его любили. Как велика наша печаль. И как много потеряла Россия, которая пока еще этого не поняла.


Тихий голос, который слышали все