На голодном пайке

Для одних работа – это лекарство от того, чтобы не сойти с ума, для других школа профессии, для третьих – попытка рассчитаться по судебному иску. По официальным данным, в 2008 году работой были обеспечены всего 30% зэков. А с конца прошлого года тюремная экономика начала страдать от кризиса. Во многих колониях сократилось количество заказов, и осужденным пришлось бить баклуши. Похожая ситуация сложилась в тюрьмах почти всех стран мира, однако у нас, как всегда, свой колорит.

По закону каждый осужденный обязан трудиться. Впрочем, несколько лет назад в Уголовно-исполнительный кодекс была внесена поправка: «администрация учреждения обеспечивает осужденного работой, исходя из наличия рабочих мест». Это значит, что работу получают не все желающие. И будет ли осужденный работать, зачастую зависит не только от его желания, но и от многих других факторов.

Дел на всех не хватает

Осужденные женщины, как правило, заняты на швейном производстве. Они шьют камуфляжную форму. А сами носят платья и пиджаки, которые шьют девушки и женщины на других зонах. У мужчины труд более разнообразный – лесозаготовки, производство мебели, сборные домики для сотрудников МЧС, работающих на месте ЧП, литье свай, изготовление строительных блоков и палочек для китайской кухни, резьба по дереву. Но бывают колонии, где мужчины шьют рукавицы.

Главная проблема состоит в том, что работы на всех не хватает. Так, например, по словам бывшего сотрудника челябинского УФСИН Сергея Скалауха, в Архангельской колонии строгого режима № 1 из тысячи заключенных на производстве заняты всего около 300 человек. При дефиците работы администрации колонии предстоит решать, кого из осужденных задействовать на производстве, а кому в работе отказать – по «уважительной причине».

«Допустим, я – начальник отряда, – объясняет «НИ» ситуацию начальник объединенной редакции ФСИН России Юрий Александров. – Есть два осужденных – один положительной направленности, другой – отрицательной. Конечно, я выберу того, кто будет добросовестно трудиться, сможет освоить какую-то профессию. Есть и другая проблема: в колониях много тех, кто ничего не умеет делать. Те же, кто хотят работать и умеют, иногда стоят в очереди на работу. Другая ситуация: осужденный освобождается через год. Работа хорошая, он готовит себе сменщика. То есть уже в администрации колонии знают, кто будет работать на его месте».

В письмах к правозащитникам заключенные часто жалуются, что администрация не предоставляет им работу. Время в зоне тянется медленно. Здоровые мужчины бьют баклуши. Такая ситуация была характерна для многих исправительных колоний и в докризисное время, а в связи с кризисом она существенно ухудшилась. «У нас в ИК-20 в Приморском крае работы на всех не хватает, – пишет осужденный Владимир Сопов. – 90% зэков сидят без дела. И если раньше многие жили в зонах за счет работы, то сейчас 50% живут за счет того, что привезут или пришлют родственники. Уголовный авторитет измеряется не в порядочности заключенного, а в объеме передачи или количестве денег на лицевом счете».

У Евгения Водолевского из Ульяновской колонии ИК-4 ситуация не лучше. Там с работой очень плохо. А Водолевский по решению суда должен оплачивать исполнительный лист на 87 тысяч рублей. «Я не могу оплатить иск, – жалуется Евгений «НИ». – Я обращался с просьбами во ФСИН, просил перевести меня в другое учреждение только из-за работы. Я могу работать, имею специальность формовщика литейного производства. Все мои просьбы закончились безрезультатно».

Осужденные так называемой «отрицательной направленности» вообще работать не хотят. Как правило, это рецидивисты, которые не хотят входить ни в какие отношения с администрацией колонии и не видят смысла в работе. Есть и другая категория неработающих зэков – так называемые «краснополосники». Это те, кого администрация колонии прямо с порога заносит в графу «склонные к побегу». В эту категорию осужденные попадают по целому ряду причин: либо из-за уголовных статей, по которым они осуждены, либо в силу их независимого или бунтарского характера. Этой категории осужденных практически запрещено работать, за ними обычно пристально наблюдают.

«Похожая ситуация складывалась и в советское время. Например, осужденных за политику на промзону не выводили, – вспоминает в беседе с «НИ» бывший политзаключенный, а ныне – руководитель Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерий Абрамкин. – Сейчас «особо опасных» не выводят. Причина – в нехватке сотрудников, которые должны следить за работающими. Из промзоны легче убежать».

Зарплата хорошая, но маленькая

В современных условиях начальники колоний вынуждены не только обеспечивать содержание и перевоспитание осужденных, но и искать заказы для предприятий, созданных при колониях. Нередко проверяющие комиссии, оценивая работу руководителей колоний, интересуются, какой процент осужденных трудоустроены. «Госзаказы распределяются целенаправленно. Но нередко начальникам колоний приходится искать заказы и по объявлениям, участвовать в тендерах в условиях рыночной конкуренции», – объясняет Юрий Александров. – Работы всегда больше в лесных колониях, где есть лесозаготовки, где есть заказы на изготовление мебели. В этих колониях у осужденных и заработки выше».

О заработках разговор особый. Согласно докладу ФСИН, в прошлом году среднемесячный заработок осужденных составил 3027 рублей. Но это не значит, что деньги будут зачислены на личный счет обитателя зоны. Хорошо получают кузнецы, сварщики. За месяц они могут заработать по полторы-две тыс. рублей. «По закону у осужденных вычитают 75% из той суммы, которую они заработают, – объясняет руководитель иркутского отделения Движения «За права человека» Раиса Бородина. – Вычитают за питание, одежду, баню. Некоторые осужденные к тому же выплачивают иски по судебным решениям. Таким образом, бывает, что люди работают на трудных производствах, например, на лесопилке, а на руки получают 100 рублей». Например, в поселке Парца в колонии ИК-14, где отбывала наказание юрист компании ЮКОС Светлана Бахмина, после всех вычетов обычная швея получает всего 150 рублей.

«Финансовый кризис дошел и до нас. Большое сокращение рабочих мест, – пишет в Центр содействия реформе уголовного правосудия осужденная Надежда Х. из ИК-7 Ставропольского края. – Повысились ставки, а фонд оплаты труда остался прежним. – Мы работаем на фабрике. Шьем бурки, такие же, как на малолетке, но только чуть покороче». «В Новооскольской воспитательной колонии с ноября прошлого года уменьшились заказы, – поделилась с «НИ» правозащитница Елена Гордеева. – Там девочки шьют камуфляж для сотрудников МВД. В декабре они две недели сидели без работы. До кризиса таких перебоев с работой не было».

Казанский адвокат Эдуард Иванов продолжает следить за судьбой своих подзащитных, которые содержатся в колониях Ульяновской области. О проблемах двух молодых осужденных адвокат рассказал «НИ»: «Рамиль Калимулин отбывает наказание в Димитровграде. Недавно он прислал письмо матери. Он пишет, что уже несколько месяцев сидит без работы. Раньше Рамиль трудился резчиком по металлу. И хотя после вычетов из заработка, на руки ему ничего не доставалось, все-таки время в зоне шло быстрее. Ситуация другого моего клиента – Дмитрия Агафонова – ничуть не лучше. Он отбывает срок в колонии Новоульяновска. Там всегда изготовляли мебель, было лакокрасочное производство. А вот с конца прошлого года заказов нет».

Чуть лучше ситуация в Иркутской области. Хотя в некоторых колониях, где раньше было много работы, как, например, в исправительной колонии № 7 города Ангарска, сократилось производство. «Впрочем, нельзя сказать, что кризис затронул всю Иркутскую область, – отмечает в интервью «НИ» правозащитница Раиса Бородина. – У кого-то нет работы, а на других зонах число частных заказов даже увеличилось. Предпринимателей привлекает низкая себестоимость тюремной продукции, ее хорошее качество, стабильность работы. Начальники этих колоний стараются изо всех сил: поставлена задача, чтобы не было ни одного неработающего отряда в зоне».

То, что осужденные почувствовали на себе последствия финансового кризиса, во ФСИН не скрывают. «Стало меньше работы у заключенных, но кризис ударил и по персоналу, – объяснил «НИ» начальник объединенной редакции ФСИН РФ Юрий Александров. – Из-за инфляции зарплаты сотрудников уменьшились на треть. У офицера первого года службы в регионе зарплата 10 тысяч рублей, у тех, кто работает в системе несколько лет, – 12–15 тысяч. А начальник регионального управления ФСИН получает около 25 тысяч рублей».

В ШВЕДСКИХ ТЮРЬМАХ КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ ЕСТ

КРИЗИС ОСТАВИЛ ПОЛЬСКИХ ОСУЖДЕННЫХ БЕЗ РАБОТЫ