Posted 10 ноября 2019,, 12:00

Published 10 ноября 2019,, 12:00

Modified 7 марта, 15:31

Updated 7 марта, 15:31

"И только Фрумкин, современный Стасов, могучей кучкой сделать нас сумел"

"И только Фрумкин, современный Стасов, могучей кучкой сделать нас сумел"

10 ноября 2019, 12:00
Это ведь надо - в 90 лет оставаться для всех Володей. Не только знакомые, в годах и совсем молодые - миллионы радиослушателей "Голоса Америки", где он 18 лет вел популярные общественно-политические программы, называли его просто Володей. Как так, почему?
Сюжет
Былое

Сергей Баймухаметов

Иногда я думаю – потому что он стоял у истоков бардовской песни, а это – вечная молодость нашей страны. На исходе пятидесятых и в начале шестидесятых годов мы добывали у приятелей и знакомых, на громоздких «Яузах» переписывали «подпольные» песни, не зная, что всё это дело рук Фрумкина и его друзей. В истории то явление известно как Магнитиздат. По аналогии с Самиздатом.

В 1961 году Фрумкин – музыковед с консерваторским образованием – стал одним из организаторов и первым ведущим первого в стране клуба самодеятельной песни «Восток», Ленинград, улица «Правды», 10, Дом культуры работников пищевой промышленности. Зал на 900 человек – капля в море желающих. На улице стояли толпы, требовали вывести туда динамики. Вскоре клубы самодеятельной песни (знаменитые КСП) станут неформальным всесоюзным движением.

Володя Фрумкин - первый теоретик бардовской песни. Его доклад на первом бардовском слете в Петушках (1967 г.) с тех пор считается основой основ, теоретической альфой и омегой. По тому времени открыто сказать на дозволенном "мероприятии", что бардовская песня – "показатель раскрепощения личности, раскрепощения духа жителей России" значило пойти грудью на амбразуру. Много лет спустя Александр Городницкий шутил: "Володя, конечно же, основоположник, как один из первых, кто ''положил'' на основы". Городницкий посвятил Фрумкину, его докладу и теоретической деятельности полушутливые строчки:

Кто без него мы? – Кучка лоботрясов.

Забвение – бесславный наш удел,

И только Фрумкин, современный Стасов,

Могучей кучкой сделать нас сумел.

Легендарный Новосибирск-68 – тоже дело Фрумкина. Он был одним из организаторов того фестиваля бардовской песни, вел концерт на сцене Дома ученых. Тот самый, на котором Галич во всеуслышанье бросил в зал, где в первых рядах сидели партийно-советские начальники, песню о Пастернаке: "До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!..Мы - поименно! - вспомним всех, кто поднял руку!..»

После Новосибирска-68 начался всесоюзный идеологический погром бардовской песни. Но одновременно и ее невиданный подпольный расцвет, новосибирские пленки разошлись по всей стране.

В том же 1967-м Володя подготовил для издательства «Музыка» сборник из двадцати пяти песен Булата Окуджавы - с мелодиями и буквенным обозначением гармонии. В 68-м заведующий редакцией вокальной литературы Владислав Букин сдал рукопись в производство. Но директор издательства К. Фортунатов – остановил, запретил.

В 1974-м Фрумкин эмигрировал, увез ту рукопись с собой. И там уже, в Америке, развернул ее в две книги, вышедшие в 1980 и 1986 годах.

А еще он увозил шестиструнную гитару, на которой Окуджава в дни прощания написал: «Родина, к сожалению, везде». Впоследствии Володя вспоминал: «Надпись загадочна и многозначна… Вначале я воспринял ее как грустный намек на то, что человек слишком уж легко привыкает к новым местам и забывает о местах родных. Много позже понял, кажется, истинный смысл булатовского напутствия: от России не скроешься, не убежишь, так и останется она с тобой, в тебе».

А Галич, начертав на гитаре свой автограф, спел на прощанье недавно сочиненное, ныне всем известное: «Когда я вернусь…»

Отдельная история – десятки кассет магнитофонных записей, где были не только песни бардов, но и беседы с ними. Володя сдал коробки на проверку таможенникам в аэропорту Пулково. И получил с комментарием: «Все в порядке, можете брать с собой».

В Америке выявилось, что все записи стерты, размагничены. Вот что значило последнее советское: «Все в порядке…»

Как-то в давние уже года, в начале нашего знакомства, я спросил Володю, как складывалось начало эмигрантской жизни. Ведь в СССР в одних кругах считали, что их там принимали с распростертыми объятиями, а пропаганда пугала «жалкой жизнью эмигрантов». Один из советских поэтов, вернувшись из США, рассказывал, что Наум Коржавин там чуть ли не крыс кормит в зоопарке или в каком-то институте, добывает так хлеб насущный.

- Распростертых объятий не было, - отвечал Володя. - Почти всем нам пришлось начинать с нуля. Особенно - гуманитариям. Но слухи о том, как мы бедствуем, были большим преувеличением. Про меня "Ленинградская правда" писала, что я работаю дворником в университетском общежитии… Но приходилось и нелегко. Мой приятель, замечательный фаготист, оставшийся в Вашингтоне во время гастролей советского оркестра, первое время работал уборщиком в гостинице. Потом стал профессором одного из крупнейших университетов США.

Я начинал примерно так же: разнорабочим на фабрике мужских зимних курток в Демойне, штат Айова. Правда, я уже знал, что с августа (1974 года) буду работать в Оберлинском колледже, штат Огайо, директором Русского дома. Мне позвонили с Русской кафедры буквально через несколько дней после прилета в Демойн: "У нас неожиданно открылось скромное место директора общежития для студентов, изучающих русский язык. Хотите приехать на интервью?"

Оберлин был спасением - и для меня, и для моей жены Лиды, которую там быстро заметили как пианистку и взяли через год преподавателем в Оберлинскую консерваторию. На фабрику же я пошел, чтобы подзаработать и купить машину: в маленьком американском городке без своего мотора не прожить. Платили мне по тогдашнему минимуму: 3 доллара 25 с половиной центов в час. Занимался я переработкой отходов стекловаты, которая идет на подкладку. Бросал грязные куски ваты в оглушительно гремевшую машину. Работа тяжелая, к тому же стояла жуткая жара, но я ухитрялся оставаться на сверхурочные и почти не делал перерывов, думал, что в Америке положено так работать. В результате мои коллеги, рабочие, пожаловались начальству, что меня, наверно, подослало советское КГБ, чтобы навредить свободным американским профсоюзам в их борьбе за права рабочих. Оказалось, что я мог отдыхать не только во время ланча (30 минут), но делать небольшой coffeebreak (перерыв на кофе)!

Потом был Оберлинский колледж, на 14 лет, потом "Голос Америки" – на 18 лет... Сейчас Володя Фрумкин, как у нас говорили и говорят, на заслуженном отдыхе, живет в пригороде Вашингтона, в уютном доме. От этих строк веет пенсионным покоем. Но только его сегодняшняя жизнь (на мой взгляд) даже активней, нежели во времена "Голоса Америки". Его книга "Певцы и вожди" (второе, дополненное издание, 2017 г.) – ошеломляет не только нынешнюю молодежь, но и тех, кто всю жизнь прожил в СССР, и не знал… Речь о феномене, открытом Фрумкиным, о том, что немецко-фашистские и большевистско-коммунистические песни родственны по тексту и музыке - братья-близнецы.

Например, «Смело, товарищи, в ногу… И водрузим над землею Красное знамя труда» - стало песней немецких коммунистов, а потом - однимиз маршей нацистских штурмовиков из отрядов СА: «Вздымайте знамя со свастикой Над землею рабочих людей» с откровенным признанием в конце: «Раньше мы были марксисты, Рот фронт и социал-демократы. Сегодня — национал-социалисты, Бойцы NSDAP!» Наш лирико-героический марш о юном барабанщике – «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо» - вольный перевод песни немецких коммунистов о маленьком трубаче, которая затем превратилась в популярнейшую среди нацистов песню об убитом коммунистами молодом штурмфюрере Хорсте Весселе. Да-да, тот самый «Хорст Вессель». Это – гимн НСДАП, второй, неофициальный гимн нацистской Германии. Они существовали параллельно, в одно время! А советский «Авиамарш»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… Все выше, выше и выше… А вместо сердца – пламенный мотор» к концу 20-х вошел (с небольшими изменениями) в репертуар нацистов, затем стал исходным мотивом культовой нацистской песни «Дрожат одряхлевшие кости». Той самой, которая утверждала: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир».

Только что Володя закончил новый, дополненный вариант популярной музыковедческой книги «От Гайдна до Шостаковича». Его очерки, статьи, прежде всего политические, полемические, регулярно печатаются в газетах США и Европы. В конце прошлого годавышел цикл часовых передач в программе «Час интервью» (Русское ТВ в Канаде). Это летопись времени. Даю ссылку:

https://www.youtube.com/watch?v=GnEI4WLMmG4

https://www.youtube.com/watch?v=TlYviXwcHiE

https://www.youtube.com/watch?v=R1QMf5AzS7M

https://www.youtube.com/watch?v=dyyTQIsBNrA

https://www.youtube.com/watch?v=WeaJcQkHQIk

То есть так или иначе возвращаемся к истории. И правильно. Потому что сегодняшняя жизнь и деятельность Фрумкина на виду. Здесь же мы предлагаем молодым читателям тот самый, исторический, доклад в Петушках. (Печатается в сокращенном виде.)

Почитайте, сопоставьте, подумайте: что изменилось, на какие мысли он наводит, какие ассоциации вызывает, какие знакомые всем мотивы и слова прозвучали, оказывается, еще 52 года назад.

МУЗЫКА И СЛОВО

Владимир ФРУМКИH (Ленинград)

«… Я хочу вам почитать несколько строк из исследования Пьера Барлатье, французского ученого, большого знатока современной песни. Почему я беру французскую? - потому что здесь больше всего аналогий с нашей.

"Мне кажется, что современная песня, – пишет Барлатье, – отличается от песен прошлого прежде всего лучшим подбором текстов…Слова стали сильнее, правдивее, чем раньше, и проникновеннее, в соответствии с запросами человека наших дней… Эту революцию во французской песне произвел Шарль Трене. Разразилась она сразу по окончании войны, после Освобождения. Мы пережили 5 лет молчания, и у нас появилось непреодолимое желание кричать о том, как мы хотим свободы. Потому-то наша песня и приобрела такие качества. Заряды, накопленные людьми в течение пяти лет, произвели настоящий фейерверк".

Как говорится, нам бы его заботы. У них молчание продолжалось пять лет...

Мне кажется, что будущие историки, исследуя середину 60-х годов, начало второй половины века, –обратятся к бардовской песне как к одному из самых чутких показателей раскрепощения личности, раскрепощения духа жителей России. Эта песня – порождение такого процесса и его активнейший катализатор. И вот ради того, чтобы выполнить эту великую миссию – помочь, как бы взявшись за руки с другими искусствами: с нашей молодой поэзией, с нашей просачивающейся порой талантливой кинематографией, живописью, – помочь в раскрепощении духа и в смысле логическом, понятийном, и в смысле оттачивания чувств, расширения и утончения эмоционального мира… и нужно строить работу клубов. Одна из задач клуба будущей Федерации – это всяческая пропаганда, всяческая умная и экспансивная пропаганда песен за пределы двух центров– Москвы и Ленинграда…Масса городов и понятия не имеют о том, что существует это искусство. В нашем клубе "Восток" на одном из вечеров-диспутов пришла записка во время концерта: "А знаете ли вы, что сейчас творится у подъездов Дома культуры, почему бы не вывести туда динамик для тех, кто не попал? Что делать с ними? А что делать со всем Советским Союзом?" – Такой вопль.

Так вот, надо что-то делать со всем Советским Союзом. Hадо организовывать командировки лучших наших авторов и исполнителей в Рязань, Воронеж, на Украину (сейчас начинает эта волна захватывать Украину) и т. д.

Юрий Андреев, Эдуард Иодковский говорили вчера, что этот жанр надо судить по законам литературы, ибо он тесно примыкает к этому искусству. Это верно, в общем-то примыкает. Hо судить – глубоко убежден – надо не по законам литературы, а по законам данного жанра. Товарищи, сколько можно заниматься абстракцией? Абстракция хороша как временное явление. Hо синтез-то нужен! Разве можно забывать о том, что песня – это синтетическое произведение искусства, она действует необычайно тонко на разные стороны психики, и музыка играет в ней (в бардовской песне) хоть и подчиненную, но далеко не последнюю роль.

Вот пример с песнями Александра Аркадьевича... Казалось бы, чистейшая поэзия, но это все-таки песня. Возьмите песни Галича, просто отпечатанные на машинке, не зная даже, что к ним сочинена мелодия – вы сразу обнаружите их музыкальность, которая присуща им при самом зачатии этого произведения…Поистине песенно льются стихи Галича, несмотря на всю их интеллектуальную остроту, горечь, сарказм.

Так вот, я ратую, призываю всех, кто здесь есть, – и авторов, и особенно исследователей: давайте браться за комплексный подход к песне. Воспринимаем-то мы ее, конечно, хорошо, ощущаем правильно, но когда начинают анализировать и писать о ней, то литературоведы проходятся очень уверенно по текстам, музыковеды анализируют интонации и ритм. Давайте же пробовать соединить одно с другим! Я не берусь это сделать сегодня, это действительно очень сложная штука, хотя, на первый взгляд, казалось бы, все просто: текст определяет конкретную, событийную, смысловую сторону песни,

тогда как музыка создает определенное эмоциональное состояние, атмосферу. Hа самом деле, все гораздо сложнее. Именно поэтому, я думаю, и нет пока исследований на эту тему, а есть просто критика. Причем нередко довольно-таки плоская, поверхностная. Я бы мог вам прочитать много выдержек из музыковедческой печати, где песни бардов разносятся в пух и прах прежде всего за их музыкальные качества. В частности, за то, что музыка в ваших песнях часто идет в другом ключе, чем содержание текста. Это прямо ловят, как криминал. Подождите, а кто сказал, что музыка всегда и во всем должна соответствовать стихам?

Обратимся к народной песне. Я беру на себя смелость утверждать, вслед за ленинградским исследователем народного творчества Ф. А. Рубцовым, что несоответствие характера музыки и слов в русской народной песне встречается очень даже часто.

Вот вам такой текст:

А было у бабки четыре вола.

Приехало к бабке четыре купца.

"Продай, бабка, волика!"

- "Которого, купчик, которого?"

- "Продай, бабка, белого".

- "А мне белый белит стены.

Того не продам, себе приблюду..."

Hу, можно ли по тексту определить назначение, жанр, сущность этой песни? Как вы думаете? Прошу высказывать предложения. Что это – грустная, печальная песня? Лирическая? Игровая? (Hапевает). Это колыбельная песня! В чем ее информативность? Каково ее назначение? Угомонить, убаюкать. И эту роль выполняет музыка. А слова здесь только для того, чтобы что-то произносить. В этом жанре песни они могут быть любыми!

Обратная задача: спою мелодию. (Hапевает). Что это за песня? Какое у нее содержание, какой жанр? (Голоса:«Хороводная!»)

Читаем текст:

А в садику-виноградику

Трава шелкова притоптана.

А там жена мужа тратила -

Зарезала вострым ножиком.

Положила в светлой горнице,

Hакрыла белой скатертью.

Кровавая народная баллада. Страшная семейная драма, которая разворачивается в тексте. А мелодия – подвижная, безмятежная, светлая! В эпических, повествовательных народных песнях (и не только русских!) такое несовпадение характера музыки и слов встречается на каждом шагу. Главную роль в них играет текст. Мелодия лишь помогает сказывать, помогает интонировать. Внимание на ней не концентрируется…

Остальное мне придется сказать только в тезисной форме, потому что времени осталось мало.

Вначале – о статье молодого ленинградского композитора Валерия Гаврилина. Я надеюсь, что вы о нем еще услышите. Он исключительно талантлив… Только что вышел журнал "Советская музыка" № 5 с исключительно острой статьей Валерия. Она называется "Путь музыки к слушателю"... Он пишет: "Года два тому назад я познакомился с песнями наших бардов и был потрясен. Оказывается, от нас, профессионалов, ускользнул целый мир человеческих чувств, целая сложившаяся в обществе психология. Эти прекрасные Клячкины, Кукины, Городницкие, Кимы оказались в каком-то отношении более чуткими и внимательными к жизни общества и создали искусство очень и очень важное и серьезное…» В этих мелодиях, продолжает Валерий, используются формулы, сложившиеся в русской городской песне. А формульность, - подчеркивает он, - «свойственна и крестьянской песне, всеми безоговорочно почитаемой как святыня. Соединение городской формулы с новым поэтическим содержанием в песнях бардов чревато новыми художественными идеями. Мы, люди, работающие в области так называемой серьезной и большой музыки, должны учиться у бардов динамичности их реакции на общественные явления".

Действительно, вы пользуетесь формулами, вы опираетесь на знакомые, бытующие мелодические обороты. В этом смысле вы не изобретатели. Вы не войдете в историю музыки как люди, которые нашли свежие обороты, новые гармонии. (Я говорю не о всех бардах, я говорю о явлении в его массе.) Hо вы ограничены жанром.

В этом есть какая-то мудрость. Мудрость не только жанра "поэтической" песни, но и нашего времени, времени интеллектуального и антиромантического.

Видимо, сильно обожглось человечество в наше время о войны и диктатуры, чтобы продолжать культивировать неясные романтические порывы, мечтания, беспочвенные идеалы. Hаступает пора трезвого анализа. И эта точность мысли, аналитичность проникает и в кинематографию, и в живопись, и в литературу, и в театр, и в песню. Интеллектуализация песни проявляется сегодня в "лучшем подборе текстов" (Барлатье), но неизбежно и в том, что "мелодия сделала шаг назад", стала более "формульной". Надо сказать, что пользуясь формулами, вы в этих пределах достаточно оригинальны.

Каждый избирает свой "шесток". Я бы мог рассказать подробно, какими формулами пользуется Высоцкий, Галич, Городницкий, какой сплав интонаций и ритмов у Кима, у Якушевой, у других наших бардов. Скажу только общее: порою формулы слишком бедны, слишком ограничены... Я опасаюсь, что такие песни быстрее "изнашиваются". Если у них недостаточный эстетический каркас, если отсутствует крепко сделанная точная (и со свежинкой все-таки) мелодия, естественный и опрятный аккомпанемент, то они эмоционально приедаются и быстрее сходят с круга. Из-за этого в общем-то я не меньше уважаю и люблю песни бардов, они в чем-то похожи на солдат, которые, сделав свое дело, совершив подвиг, уходят в отставку или, если хотите, умирают. Если бы вашим песням, уже отслужившим, ставили памятники, то на них можно было бы написать, что "эта песня погибла смертью храбрых". Она сделала свое дело.

Вы работаете на износ. Вы не создаете, по-видимому, ценностей на столетия, на десятилетия. Для историков будущего они скажут очень многое. Hо их бытование в жизни, во времени ограничено. Я не знаю, говорить ли "к сожалению". Может быть, такова природа этой песни…

И тут я убиваю себя как музыканта, отрешаясь, забывая об этом, ради того, чтобы эта песня сыграла свою основную – социальную – роль…

20 мая 1967 г.

Петушки.

На снимках:

Владимир Фрумкин;

Клуб «Восток», Ленинград, январь 1967 года. Первое официальное публичное выступление Владимира Высоцкого. Рядом – В. Фрумкин и Ю. Андреев;

Первый слет бардов в Петушках, май 1967 года. В центре – Александр Галич, крайний справа – В. Фрумкин;

Новосибирск-1968. А. Галич. На заднем плане – В.Фрумкин;

С Булатом Окуджавой. Летняя русская школа в Норвиче, штат Вермонт, США,1990 год.

Фото из архива В.А. Фрумкина

"