День взятия Эрмитажа

Праздник Великого Октября отошел в прошлое. Отошел не два дня, а как минимум семь лет назад, когда 7 ноября 1996 года Борис Ельцин издал указ «О Дне согласия и примирения». От прежнего праздника остались приятные воспоминания о днях молодости, лишний выходной и старые анекдоты.

День 7 ноября – странный день календаря. С одной стороны, он дает повод привычно выйти на демонстрацию, только теперь уже не праздничную, а протестную или, напротив, скорбную (как-никак миллионы жертв). С другой стороны, он превосходно удлиняет выходные, давая возможность лишний день побездельничать на законных основаниях. И потому большинство моих сограждан отдает его домашним делам, а вечером поднимает стакан по случаю праздника.

Праздника? Беда в том, что российское общество до сих пор не может определиться. Мы уже не говорим «Великая Октябрьская социалистическая революция», но и не говорим «октябрьский государственный переворот, совершенный большевиками по заданию кайзеровского генштаба», или «Октябрьская контрреволюция», хотя формально все это верно. Мы не хотим определяться. Мы поем советские песни и крутим советские фильмы, чествуем старых большевиков, реанимируем советские традиции и реставрируем советские гимны, забывая, что этот строй был охарактеризован Конституционным судом России как «режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров». Мы делаем вид, что просто вспоминаем молодость и чтим старость. Из уважения к прошлому мы рождаем формулы вроде «краснознаменного кадетского корпуса». На самом же деле мы пытаемся наследовать одновременно и убитому, и убийце.

Пока мы не определимся, мы не сможем двигаться вперед, ибо не знаем, кто мы и откуда. Но определяться страшно. Вот почему все время на замену празднику Великого Октября придумываются всевозможные эвфемизмы. Одни теперь празднуют годовщину парада 1941 года на Красной площади, другие – освобождения Москвы от польских захватчиков в 1612 году. В будущем можно будет отмечать годовщину исторической речи Бориса Грызлова на Первой партконференции. Желающие вправе праздновать даже День издания указа о Дне согласия и примирения.

Можно использовать и опыт французов, которые отмечают День взятия Бастилии. Только Днем взятия чего будет 7 ноября? Зимнего дворца? Но если Бастилия была символом абсолютизма (небольшой средневековый тюремный замок, в котором содержалось всего несколько заключенных, представлял собой идеальную цель для демонстрации народного гнева), то Зимний в то время был уже в значительной степени музеем, в одном из залов которого заседало Временное правительство. Получается – День взятия Эрмитажа. Но это уже звучит как намек на разграбление музейных фондов. Да только ли музейных?

Нет у французов и площади Революции. Раньше была. Но после того как на ней поработало изобретение доктора Гильотена, ее вскоре переименовали в площадь Согласия. У нас тоже была в Москве площадь Революции. И ее тоже переименовали. Но не в площадь Согласия и Примирения, а в Театральную. В полном согласии с этим переименованием наш странный праздник все больше становится похож на спектакль. Здесь по воле кремлевских драматургов кипят нешуточные страсти, простаки-аграрии пляшут и поют, благородные отцы-единороссы бубнят каллиграфически выписанные монологи, а герои-любовники из правых партий потрясают воображение публики громовыми обличениями и призывами.

Так не стоит ли теперь переименовать наш странный праздник в День Бутафории и Режиссуры?