«Он был человек из легенды». Умер Вячеслав Иванов

Это огромнейшая потеря для думающих людей всего мира.

Советский и российский лингвист, семиотик, антрополог, доктор филологических наук (1978), академик РАН по Отделению литературы и языка (2000). Директор Института мировой культуры МГУ и Русской антропологической школы РГГУ. Один из основателей Московской школы компаративистики. Профессор Отдела славянских и восточноевропейских языков и литератур Калифорнийского университета. Иностранный член Американского лингвистического общества (1968), Британской академии (1977), Американской академии искусств и наук (1993), Американского философского общества (1994); действительный член РАЕН (1991).

В 1958 году был уволен из МГУ за несогласие с официальной оценкой романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» и за поддержку взглядов Романа Якобсона. Решение об увольнении было официально отменено как ошибочное в 1988 году. В 1959—1961 годах — заведующий группой машинного перевода Института точной механики и вычислительной техники и председатель лингвистической секции Научного совета по кибернетике АН СССР. В 1961—1989 годах — заведующий сектором структурной типологии Института славяноведения и балканистики. В 1989—1993 годах — директор Библиотеки иностранной литературы. В 1990—1995 годах — первый заведующий кафедрой теории и истории мировой культуры МГУ. С 1992 года — директор Института мировой культуры МГУ. С 2003 года — директор Русской антропологической школы РГГУ. В 2010—2015 годах — один из основателей и Председатель Попечительского совета Фонда фундаментальных лингвистических исследований. В 1989—2001 годах — профессор Стэнфордского университета на кафедре славянских языков и литератур. С 1992 года — профессор кафедры славянских языков и литератур и Программы индоевропейских исследований Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Избран действительным членом («Fellow») Американской академии искусств и наук (1993).

Вот только несколько откликов на смерть этого замечательного человека.

Александр Генис, писатель:

«Для того, чтобы оценить вклад Вячеслава Всеволодовича в самые разные области знаний, потребуются объединенные усилия целой академии наук, чьим членом он был столько лет. Для того, чтобы оценить эту ренессансную личность, потребуются объединенные усилия всех, кому повезло его знать.

Сперва мне посчастливилось встречаться с Вячеславом Всеволодовичем на разных конференциях, где он читал доклады на отнюдь не схожие темы, перемежая их воспоминаниями из литературного детства. Но самое захватывающее происходило в кулуарах, где Иванов вещал такое, что его легко было принять за ученого кудесника.

Вячеслав Всеволодович щедро делился фантастическими гипотезами, подкрепляя их ссылками на работы знакомых экспертов, к которым относилось все мировое сообщество ученых. От его идей у слушателей глаза делались квадратными.

Например, Вячеслав Всеволодович объявил, что все мы живем внутри индивидуальной темпоральной капсулы. – Поэтому, – сказал он, – когда вы, как это иногда бывает со всеми, еще не снимая трубку, знаете, кто звонит, это значит, что вы опережаете звонящего и путешествуете по времени.

Слушая такое, я млел: Иванов возвращал сухой и строгой науке волшебное – первобытное – очарование.

Весь он был воплощением моей детской мечты, которую я позаимствовал из книги с картинками под названием «Хочу все знать».

Вячеслав Всеволодович действительно знал все, и демонстрация этого всемогущества производила буквально сногсшибательное действие.

Как-то, набравшись то ли смелости, то ли наглости, я попросил Иванова написать послесловие к моему опусу “Вавилонская башня”. Сочиняя ее, я прочел центнер книг, и, обратившись с просьбой к академику, втайне надеялся проверить факты. К моему восторгу Вячеслав Всеволодович согласился, и тут же, на моих глазах, пролистал всю книгу.

– Прежде, чем отдавать в печать, – сказал он пять минут спустя, – исправьте одиннадцать ошибок. Одна касается датировки книги «И-Цзин», другая – транскрипции названия секты Чань. И, пожалуйста, не путайте корни: надо писать «мегалополис», «мега» – приставка латинская, а не греческая.

Шкловский говорил, что у него два мозга, у Иванова, наверное, их было четыре. Пренебрегая традиционными распрями физиков и лириков, он владел суммой знаний, как какой-нибудь Фома Аквинский. Не в силах охватить его эрудицию, я могу судить только о той узкой сфере знаний, которые относятся к современной русской словесности.

Дело в том, что Иванова выбрали председателем жюри Букеровской премии, членом которого и мне довелось тогда быть. Сначала мы все собрались в Лондоне, где каждый подробно защищал своих кандидатов: Окуджава – фронтовиков, английский историк Хоскингс – Искандера, я – Сорокина, и заодно тогда только всплывшего на поверхность Галковского. Больше всего меня удивило, что академический небожитель Иванов все читал, обо всем имел свое взвешенное мнение и уважал чужое. Несмотря на горячие споры, Вячеслав Всеволодович привел нас к достойному компромиссу: большого Букера в тот год получил Маканин, малого – Пелевин, и все остались довольны.

Оставшееся для прогулок время Иванов провел у лондонских букинистов, где он выкопал пухлый словарь хеттского языка.

– Будет, – радовался он, – что почитать, на обратной дороге.

Языки – это, конечно, отдельная тема. Одним летним днем в Вермонте, на кампусе в Норвиче, мне довелось присутствовать при беседе двух друзей.

– Я могу в день запомнить шесть новых слов иностранного языка, – сказал легендарный переводчик Григорий Ефимович Эткинд.

– А я – триста, – скромно, чуть ли не извиняясь ответил Вячеслав Всеволодович.

Мне так и не удалось узнать, сколько же языков знает Иванов. Каждый раз, когда я задавал этот вопрос, он углублялся в тонкие различия между языком и диалектом. Но однажды, пригласив чету Ивановых к себе на щи, я дорвался до подробностей.

– Вячеслав Всеволодович, – начал я для разгона, – вы говорите на языке айнов?

– А как же! Мне пришлось изучить его по восковым валикам, записанным в начале ХХ века на Сахалине. Даже побеседовал со старухой на Хоккайдо, она разрыдалась от счастья, услышав родную речь.

– А эскимосы? – не отставал я.

– Гренландские или с Аляски? Наречия сильно разнятся, но письменность одна на всех.

– И вы умеете ее читать?

– Конечно, хотя пока на ней написано лишь четыре романа. Три плохих, а один ничего...

Вспоминая обо всем этом, я сам себе с трудом верю. Вячеслав Всеволодович Иванов был человеком из легенды. Теперь он туда вернулся...»

Николай Подсокорский, блогер, филолог:

«Понятно, что Вячеслав Всеволодович был далеко не молод, и 88 лет - не шутка, но все равно не хочется верить, что его больше с нами нет. Ушел главный российский интеллектуал, очень значимый человек не только для науки, культуры, академической среды, но и для нравственного общественного чувства (не знаю как сказать точнее).

Вячеслав Иванов сам любил рассказывать, как однажды академик Иван Павлов поручил другому академику Петру Капице публичное «говорение правды» после себя. «Россия – такая страна, где хотя бы один человек должен говорить правду», - завещал нобелевский лауреат.

И Вячеслав Иванов во многом был таким человеком, с кем можно было время от времени сверять свои ощущения от происходящего и который оценивал вещи по т.н. «гамбургскому счету» (за это свое качество он много претерпел от властей и даже его научная карьера долгое время искусственно тормозилась).

Теперь его нет - человека, который был знаком с Максимом Горьким и дружил с Борисом Пастернаком. Как нет Владимира Топорова, Сергея Аверинцева, Михаила Гаспарова - Иванов был едва ли не последним в этом замечательном ряду. Оглядываюсь назад и понимаю, что 2017 год (а он еще даже не завершился) забрал как-то несоизмеримо много людей, чья публичная активность, несомненно, оздоровляла общественную атмосферу в России.

Не то, чтобы они выступали по любому громкому поводу, то и дело подписывали многочисленные интернет-петиции и без перебоя мелькали в СМИ, но уже то, что они были нашими современниками и не боялись публично говорить правду - вселяло надежду на то, что ты не один, что в России надо жить долго, и что тьма рано или поздно рассеется.

Вот лишь небольшой список имен, кого от нас забрал текущий 17-й год (возможно, им просто повезло не дожить до того кошмара, который нас всех ждет в ближайшем будущем): академик РАН Вячеслав Иванов, академик РАН Юрий Рыжов, культуролог Даниил Дондурей, писатель Даниил Гранин, филолог Сергей Бочаров, медиаменеджер и блогер Антон Носик, кинорежиссер Михаил Калик, математик Владимир Воеводский, филолог Лариса Вольперт, кинокритик Нина Зархи, правозащитник Лев Нетто, филолог Гелиан Прохоров, член-корреспондент РАН Алексей Яблоков и др.

Светлая Вам память, уважаемый Вячеслав Всеволодович. Покойтесь с миром...»

Павел Пряников, журналист:

«Лингвист, семиотик, антрополог и просто очень хороший человек. Осколок старой России. Очень жаль. В одном из последних интервью очень мудрый, светлый человек, академик Вячеслав Иванов говорил:

«Дело не в советах и даже не в коммунистической партии. Она ведь была очень смешанной, состояла из очень разных людей, и очень талантливых в том числе. На самом деле что такое была компартия? Собрание наполовину циников. Среди тех, кто не мешал моей науке, а иногда даже ей помогал, многие были членами партии. А вот к чему надо относиться с оправданной неприязнью, так это к учреждению с разными названиями из нескольких букв – но обычно из трех, КГБ. Я считаю, что наши беды шли – и продолжают идти – от него. Эти три буквы всегда за нами следили и продолжают следить. И в конце концов они победили. Сохранились и победили.

В 1991 году, когда происходил путч, я был народным депутатом. Меня избрали от Академии наук по списку, в котором были Сахаров, Аверинцев. Интересно, что за меня и Аверинцева отдали больше голосов, чем за Сахарова. Все удивлялись, а я говорил: это потому, что нас знают меньше, чем Андрея Дмитриевича. Сахарова, конечно, знали больше, и хватало тех, кому он был неприятен. Так вот, на второй день путча я написал предложение о ликвидации этого министерства из трех букв. Я назвал его "Декрет о свободе от страха". Все отнеслись к этой идее отрицательно. Все, кроме одного человека – Вадима Бакатина, который как раз был назначен Горбачевым руководить КГБ. Он буквально выхватил декрет у меня из рук и сказал: а вы знаете, я тоже именно об этом думал. Но что нам делать? Это же 40 тысяч офицеров, которые останутся без работы. Ведь тогда-то мы получим уже настоящий путч. Вот это была реальная проблема, которую мы так и не расхлебали...»»

Юрий Самодурров, правозащитиник

«Огромная, невосполнимая потеря! Он был, возможно, самым мощным энциклопедистом второй половины 20 и первых двух десятилетий нашего века с невероятным кругозором. Знал огромное число языков. Написал множество фундаментальных книг и немыслимое число статей. В молодости не побоялся публично выступить в поддержку травимого Пастернака. Был другом Андрея Сахарова и Елены Боннэр. Был избран от АН СССР (как и Сахаров) депутатом первого Съезда народных депутатов СССР. Когда был суд по делу о выставке «Осторожно, религия!» (или «Запретное искусство – 2006») прислал письмо в защиту обвиняемых, упоминаю об этом поскольку был одним из них...»