Директор Института радиотехники и электроники РАН Юрий ГУЛЯЕВ

– Юрий Васильевич, поздравляем вас с премией! Как вы отнеслись к награде?

– Я узнал о премии, только когда президент уже подписал указ. Новость застала меня на рабочем месте. Честно говоря, для меня она оказалась полной неожиданностью и приятным сюрпризом. Раньше государственные премии выдвигались учеными советами, поэтому кандидаты были известны заранее. Сейчас же эта информация держится в тайне.

– На что вы собираетесь потратить деньги?

– Награда оказалась неплохим подспорьем для улучшения материального положения. Все же ученому следует в первую очередь думать о науке, а не о деньгах. Премиальные, думаю, потратить на помощь своим детям, семье, возможно, куплю новый автомобиль.

– Премию в области науки и технологий вы разделили с академиком Владиславом Пуствойтом за вклад «в фундаментальные и прикладные исследования по созданию акустоэлектроники и акустооптики». Не могли бы вы расшифровать нашим читателям, что это за вклад?

– Говоря официальным языком, премию нам с Владиславом Ивановичем присудили по итогам 44-летней деятельности в области информатики и электроники. С начала века вещания встал вопрос об оптимизации передачи-получения и обработки радиоволны. Поначалу для этого применялись громоздкие и не слишком точные приборы. В 1963 году мы предложили принципиально новый и прогрессивный способ работы с сигналами. Нам пришла идея превращать все электромагнитные волны в звуковые. Дело в том, что звуковая волна движется со скоростью в 100 тыс. раз меньше, чем электромагнитная. Поэтому все сигналы уменьшаются по размеру в 100 тыс. раз. А значит, можно отказаться от громоздких бобин и поместить сигнал в маленькую капсулу, где и обрабатывать. Сегодня в каждом телевизоре стоит такой фильтр акустических волн, обеспечивающий качество света, звука и изображения. То же самое касается радиоприемников, а также радиолокаторов. Кстати, большинство известнейших марок сотовых телефонов также снабжено этим устройством.

– Учитывая размах применения вашего изобретения, вы должны были бы стать уже богачом…

– Всего у нас было 17 патентов. Все они были зарегистрированы в 1974–1975 годах. А поскольку патенты живут только 15 лет, сейчас нашими разработками пользуется каждый и делает с ними, что хочет. Поэтому состояния никакого я на этом изобретении не сколотил. Японцы, правда, в свое время купили один патент. Но и тогда деньги пошли государству.

– А сегодня японцам будет чем поживиться? Каких новинок и изобретений можно ждать от вашего института в ближайшем будущем?

– Сейчас, например, мы разрабатываем прибор для идентификации товаров. Это будет суперминиатюрное устройство размером 3мм на 5мм, содержащее информацию о том или ином продукте. Его можно наклеить на любой товар – на бутылку воды или шоколадный батончик. Главное его преимущество в том, что прибор может посылать сигнал на расстояние 50 метров. А это значит, что покупателю не придется выкладывать покупки на классе, чтобы продавец считал штрих-код. Расчет будет происходить гораздо быстрее: сигнал сразу подскажет, какую сумму следует уплатить. Кроме того, мы занимаемся созданием «электронного носа» или устройства для определения ароматов. Это небольшая трубочка, которая, к примеру, сможет по запаху отличить хорошую водку от некачественной. С собачьим носом он вряд ли сравнится, но человеческому – точно не уступит.

– Последнее время чиновники интенсивно пытаются подобрать под себя руководство РАН. Об этом свидетельствуют и поправки к Закону «О науке», и настойчивые предложения утвердить «модельный устав». Но особую тревогу у многих вызывает навязывание академикам некоего наблюдательного совета. Насколько вероятна победа чиновников в этом противостоянии?

– Российской академией управляли всегда сами ученые, но выбор ее главы всегда как бы санкционировался царем, а в советскую эпоху – членами политбюро. То, что сейчас президента РАН утверждает президент страны, вполне логично и не вызывает никаких нареканий. Совсем другое дело с уставом РАН. По Закону «О науке», академия сама разрабатывает устав и представляет его в правительство на утверждение. Ни о каком «модельном циркуляре» не может быть и речи. То же самое касается и наблюдательного совета, который, фактически, будет состоять из чиновников. Откуда чиновникам знать, что приемлемо для академии, что нет? Наука – это область творчества, это создание до сих пор неизвестного человечеству. Делопроизводство, организация менеджмента – это вот в чем разбираются чиновники. И это тоже большее дело, но совсем другое. Я оптимист, поэтому надеюсь, что каждый останется при своем, а правительство утвердит академический устав. Но скандал этот мне не по нраву. Из-за того, что все зациклились на истории с уставом, другие проблемы, которые также могут губительно сказаться на академии, остались втуне.

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас введен налог на землю, для всех организаций, включая бюджетные. Касается это и научных учреждений. Например, к институту, который я возглавляю, относится незастроенный участок земли во Фрязино, где стоят некоторые наши приборы. Землю эту отдать мы никому не можем, потому что она федеральная. А налог с нее должны регулярно выплачивать городу. В бюджете нашего института этот расход не заложен, поэтому денег нам взять негде. В результате с каждым годом задолженность увеличивается. Касается эта проблема и всех остальных академических учреждений, и как ее разрешить, никому не ясно. Мы не представляем, что будет, если эта проблема в ближайшем будущем не решится. Министерство финансов обещало нам компенсировать затраты на налог, но пока ничего не делает. Впрочем, даже если мы будем получать компенсацию, выглядеть эта система будет очень странно. Фактически, мы превратимся в некий перевалочный пункт, через который деньги из государственного бюджета будут идти в бюджет муниципальный. Получается, через наш институт чиновники перекладывают деньги из одного кармана в другой. Почему бы просто совсем не освободить от налога бюджетные организации.

– Но налог – это не единственная трудность, с которой сталкивается академия?

– К сожалению, это действительно так. Следующей по значимости проблемой можно назвать недостаток финансирования фундаментальных исследований. На Западе на них выделяется 2–3% ВВП, у нас цифры существенно меньше. Из-за низких зарплат отечественная наука не пользуется популярностью у молодежи. Создается ощущение, что мы просто куем кадры для заграницы: выпускники лучших вузов нашей страны там нарасхват. Кроме того, современную науку можно делать только на оборудовании очень высокого класса. Но именно нового и качественного оборудования нам крайне не хватает. Приходит молодой ученый в лабораторию, а работать ему просто не на чем. А ведь деньги в стране сейчас есть. Просто тратить их надо не на закупку товаров, а на самое сложное и новейшее оборудование, на котором мы сами будем производить товары.

– Получается, перспективы развития современной науки радужными назвать нельзя?

– В советскую эпоху, что греха таить, положение науки и ученых в стране было лучше. Однако возвратиться в прошлую эпоху я бы не хотел. При всех неурядицах, с которыми нам приходится сейчас сталкиваться, я считаю, что развиваемся мы сейчас в правильном направлении. Мы идем тем путем, которым прошли Европа и Япония. Во-первых, в стране огромными темпами наращивается развитие высокотехнологической промышленности, во-вторых, инициативным и талантливым людям дается теперь гораздо больше возможности показать, проявить себя и многого достигнуть. И это радует.