Posted 6 июля 2004,, 20:00

Published 6 июля 2004,, 20:00

Modified 8 марта, 09:41

Updated 8 марта, 09:41

Леонид Смирнягин

Леонид Смирнягин

6 июля 2004, 20:00
Как раньше ходили не просто на футбол, а, к примеру, на Стрельцова, так и в вуз иной раз поступают ради какого-то конкретного преподавателя. Леонид СМИРНЯГИН, доцент географического факультета МГУ, как раз из тех, на кого «ходят». И не только те, кто у него учится. Бывший завотделом Аналитического управления администр

– Леонид Викторович, вы 30 лет пытаетесь увлечь экономической географией наших Митрофанушек. А народ сегодня судит о ней по книжкам дилетантов, вроде Андрея Паршева с его опусом «Почему Россия не Америка».

– Что касается Паршева, это настоящее бедствие. Его измышления – типичное мракобесие, которое сегодня цветет пышным цветом и в других науках. И мракобесие агрессивное. Паршев предпринимает очередную попытку спихнуть на кого-нибудь собственные пороки – на жидов, Ельцина, американцев...

– Или на климат. Паршев дает простые и понятные объяснения всем нашим экономическим трудностям. По нему, на мировом рынке мы неконкурентоспособны. Что ни производи – по себестоимости все окажется дороже, чем у соседей, в силу расстояний и непомерных энергозатрат.

– Только что вышла прекрасная книжка Нефедовой по географии сельского хозяйства. Там она, в частности, пишет, что до последнего времени Россия отставала по агротехнике от Западной Европы на 500 лет, а от Восточной – на 200. Да нашему крестьянину руки-ноги обломать надо за такое хозяйствование. При чем здесь климат!

– Разве экономика хотя бы отчасти географией не определяется?

– Лишь в известной мере. Наша страна занимает первое место в мире по площади. Да, четыре пятых ее непригодны для проживания. Но одна-то пятая – еще как! Шесть миллионов гектаров роскошных черноземов в Амурской области, а она даже себя не способна прокормить. Хотя могла бы служить продуктовой базой для всей Восточной Сибири и Дальнего Востока. Приезжие китайцы добиваются там урожаев на порядок выше, чем местные. «Ну-у, – говорят, – это надо быть китайцем!» Дело не в том, что русский человек, в отличие от китайца, безрукий, – совсем нет. Беда в заморочке, которая всей страной овладела. Юг Приморского края – райские места. Нам всем, 150 миллионам, расселиться в этой полосе – проблем нет. К чему же ссылаться на какие-то замерзшие просторы, если там никто не живет?

– И жить не будет?

– Нет, будет. Но в особом режиме. Там нужны вахтовые поселки. Бросать эту территорию глупо, иначе мародеры истребят зверя. Кроме того, там полно полезных ископаемых. А вот севернее 60-й полосы жить нельзя. Или если жить – то уж безвыездно. Из-за нехватки кислорода через 5–8 лет у человека там необратимо перерождается капиллярная система. Возвращаясь на юг, он какое-то время чувствует себя превосходно... после чего быстро умирает.

– Вы, американист, пытались что-нибудь позаимствовать из американского опыта федерализма?

– США в качестве образца нам мало подходит. Нам ближе германский опыт. Федерализм – эффективный способ государственности, но неумение пользоваться им чревато серьезными опасностями. Я поэтому на счет нынешней администрации очень волнуюсь. Они люди простые, любят, чтобы все было прозрачно и понятно. Федерализм им пока не очень понятен.

– А если бы они вас попросили объяснить смысл федерализма, что бы вы им, этим простым людям, сказали? Какие бы аргументы в беседе использовали?

– Нечто подобное я делаю на втором курсе, когда студентов начинают разбирать по кафедрам. Во-первых, я им говорю: мы, русские, несем некую культурную функцию в своем народе, который исторически сильно скован. Другой мир воспринимает враждебно, чужого – как «немца». Немец ведь, как известно, немой, не умеющий говорить по-нашему. Во-вторых, география развивает чувство пространства, которое у русских выражено слабо. Нас обычно что-то выталкивает со своего места – войны, репрессии, давление режима. Тогда как американцев, напротив, что-то постоянно привлекает. Отчего у них это чувство очень развито. А наши дальше своего огорода порой и не заходят. Моя коллега по космической фотосъемке недавно реконструировала административное деление страны, которое вроде бы никак на местности не обозначено. А при взгляде из космоса – еще как обозначено! В европейской части на границе областей дороги подходят друг к другу – и последних 500 метров как ни бывало. Все лесом заросло. Логика понятна: дальше уже не моя вотчина. Очень по-нашему...

– Раз мы никак не чувствуем своей связи с пространством, землей – выходит, Тэтчер была права, говоря, что нормальные условия проживания в России имеются только для 25 миллионов?

– Полоса земли, на которой мы живем, может вместить миллиарды людей. На лекции я люблю приводить такой пример. Если человечество построить в каре, плечом к плечу, – как вы думаете, какую площадь оно займет?

– Ну, большую…

– Квадрат размером 30 километров. Не 300, подчеркиваю, а 30! Как объяснить, что при этом мы не можем поместиться на наших 16 миллионах квадратных километров?! Хорошо, возьмем два миллиона, пригодных для проживания. Мы что, на них не разместимся? Проблема не в географии, а в культурных установках. Ключевский писал, что история России умещается в четыре слова: государство пухло, народ хирел. Мой конек – федерализм. Но не проходят пока в российской аудитории представления о том, что государство должно нас обслуживать. У нас до сих пор имперские представления о государстве.

– Леонид Викторович, вы разделяете расхожее мнение о том, что Россия живет заботами, отличными от московских? Что настоящая Россия там – за МКАД?

– Мои студенты-москвичи выезжают на практику в провинцию в ужасе: там же дикая страна, чудовищный криминал! А оказывается – нормальная жизнь. Сидишь в какой-нибудь деревне Апухлики Псковской области, говоришь со старостой о международном положении и ловишь себя на том, что человек все понимает, все знает. Откуда эти представления, будто люди в глухомани на четвереньках ходят? В последние три-четыре года мы наблюдаем сильнейший подъем малых городов. Сильнейший! В 85-м году я впервые съездил на Алтай, потом был там в 92-м и в 2000-м. В первый приезд заводы работали отлично, но жрать было совершенно нечего. Приезжаю в 2000 году – шинный и тракторный лежат на боку: кому нужна продукция такого качества? В любимом мною Рубцовске от названия города на въезде только гвозди остались – все на металлолом отодрали. Разруха полная. Но продуктов навалом! Почему такого простого факта никто не учитывает?

– Все торгуют?

– Да нет, если бы ничего не производилось, через месяц-другой все бы и закрылось. В том же Рубцовске мы нашли маленькую семейную столовую: папа варит, мама заказывает, дочка официантка. Восхитительная русская кухня. Борщок, расстегайчик – все на высшем уровне. В Москве такого еще поискать. О чем это говорит? О том, что во все времена, при любой власти люди жили не «планов громадьем», а чем-то другим. В Рубцовске две телевизионные станции, на одной из них мы спорили с местной молодежью о смысле жизни... Вспоминаю один из афоризмов Рейгана – у него всегда в запасе их была куча: «Прежде чем строить мост, сядь и подумай – строишь ты его вдоль реки или поперек». Мы очень долго строили вдоль реки. А сейчас наш человек, наконец, получил возможность быть экономически независимым. Когда он догадается, что и политически независим, ситуация в стране может поменяться кардинально.

– Что вы имеете в виду?

– Реформы у нас всегда шли сверху вниз. Россия всегда жертвовала ради расширения государства, а теперь у нее появилась возможность заняться собой. Как сказал кто-то из западных общественных деятелей, капитализм – это когда людей оставляют в покое.

"