Царское угощение

Немногозвучен зимний лес, зато в нем особая прелесть сказочной тишины, что оберегает зимний сон природы. И только в это время года, да и то изредка, вдруг улавливаешь умиротворение в природе, что разлилось вокруг меня, и я ощущаю душевную благодать тихой радости умиления. В такие минуты я, придерживая дыхание, боюсь, чтобы громким вздохом не вспугнуть, не нарушить этот долгожданный час свидания Души и Природы. Ведь бывает он таким редким. Нам часто что-то мешает…

Я отыскал дерево, на котором трудился дятел. Это была высокая высохшая ель. Дятел не обратил на меня внимания, а с ожесточением, с неистовым упорством сокрушал на дереве кору, разбрасывая ее во все стороны. Ощущение было такое, как будто он решил добраться не до личинки короеда, а до заклятого своего врага и разделаться с ним, за смерть этой ели.

Недалеко от дороги возвышался старый массивный пень, припорошенный снежком, как будто покрытый белою скатертью.

«Ну, чем не обеденный стол», - подумал я и решил устроить для птиц царский обед. Высыпал на пень птичье угощение: дробленые грецкие орехи, кедровые орешки, семечки подсолнуха и ассорти разных круп. Подсвистнул синицам, приглашая их к столу, а сам отошел к стоявшей разлапистой ели и стал наблюдать. Налетела семейка, торопливых непоседливых птичек и расселись на ветках куста вокруг пня. От соблазна полакомиться их удерживала врожденная осторожность. Первым на пень слетел глава семейства - старый самец. Он спорхнул с ветки, присел на краешек пня и не набросился на мое угощение, а настороженно, пугливо крутился и все время посматривал в мою сторону, ожидая подвоха. Мне горестно стало на душе, и было обидно сознавать и чувствовать себя без вины виноватым. Хотя, что там греха таить, пусть не я, не вы, но кто-то из нас рода людского, не только живущих, но и давно ушедших поколений оставил о себе дурной след в памяти птиц. Вот и не доверяют они нам, при встрече шарахаются и разлетаются с криком в разные стороны: что птица, что звери. А мы говорим: « Пугливые!» Будешь тут пугливым, когда человек извел их со света уже не одну сотню видов…

Синички быстро освоились, но за столом не засиживались. Прихватят семечко да побыстрее на ветку. Они мне напомнили мое детство: когда точно так же, бывало, забежишь домой, схватишь со стола чего-нибудь и быстрее на улицу, а вдогонку слышишь сердитый голос матери:

- Я тебе покажу покусовничать! Смотри-ка, ему некогда! Горит, что ли?!

На мой званый обед прилетела еще одна веселая компания синиц. Птицы без всякой разведки опустились на пень и без суеты, спокойно принялись за угощение. Их появление не внесло сумятицы среди птиц и я подумал, что им чуждо паническое состояние, так хорошо знакомо нам людям, познавшим карточки, талоны и страшный дефицит!

Я не заметил, как откуда-то появился поползень-ямщик. Невоспитанный нахал, да к тому же несносный жадина. Разогнал синиц, занял середину пня и ведет себя как единоличник. Гоняет синиц, а клюв у него - пика, угроза нешуточная. Но синицы тоже неробкого десятка и устроили ему веселую жизнь. С озорством, с мальчишечьей удалью тащат у него из-под носа, а он дернится в одну сторону за ним, а их уже с десяток с другой стороны: тащат кто что ухватит - и на ветки.

Крутился поползень, крутился, да так бы остался со своим носом, если бы вовремя не одумался. Набрал в клюв орех и полетел к лиственнице, припрятать на черный день. Прицепился к дереву, поелозил немного по стволу и враз пропал. Зная его привычку, припрятать в расщелинах коры себе про запас, я не сомневался, что он прилетит снова. Так и есть. Прилетел, и будет прилетать до последнего зернышка. Только я собрался незаметно подойти к лиственнице и проследить за проделками поползня, меня остановил отрывистый резкий крик дятла. Да, вот и дятел пожаловал. Только ведет себя как-то виновато, как будто оправдывается: «Мол я так. Только посмотреть! Вот!» Подлетел к березе, что росла рядом с пнем, прицепился почти у самого комля и выглядывает из-за дерева, то с одной стороны, то с другой.

«Чего стесняешься? Если хочешь я отвернусь» - проговорил я и встал за ель так, что меня не было видно, а сам за дятлом подсматриваю. 0н покрутил головой и подлетел к пню. Уцепился на уровне среза, шею вытягивает, высматривает, что там такое? Скосил глаз на землю, увидел упавшую половинку грецкого ореха и в мгновении ока, с лету подхватил эту половинку и такого на радостях дал деру, что только я его и видел. По своим многолетним наблюдениям я знаю, что дятел не сядет на первое попавшее дерево, а долетит до своей столовой. Усядется за обеденный стол - на большой сосновый сук и начнет лакомиться впервые в жизни грецким орехом, и вкус запомнит на всю жизнь.

Запоминать вкусовые качества пищи свойственно всем живым существам, а нам людям тем более. Каждый из нас хранит в своей памяти вкусное воспоминание с детства и может рассказать о неповторимом вкусе, необыкновенного, в то время может простого, но зато царского угощения, что осталось у нас на языке.

А мне запомнился необыкновенный запах сыра военного времени 1942 года. Был октябрьский праздник. Нам, эвакуированным детям, в честь праздника раздавали гостинцы: по две конфетки - подушечки и по небольшому кубику твердого сыра. Возвращаясь домой, я решил , что по конфетке дам сестре и братику , а кусочком сыра поделюсь с мамой, но сыр издавал такой провоцирующий , соблазнительный запах, что я не смог устоять и решил всего-то лишь надкусить крошечку - попробовать, но не заметил, как сыра не стало. Меня охватил ужас. До меня дошло, что произошло ужасное и непоправимое. От обиды и жалости к себе я разревелся навзрыд. Захожу домой, а мать, испугавшись, спрашивает :

- Что случилось?

Я рассказал ,как незаметно съел сыр, которым хотел поделиться с ней, а она улыбнулась и спросила :

- Вкусный был сыр?

Я кивнул головой и вот с тех пор, прожил уже долгую жизнь, а так и не встретил такого же сыра, того военного времени.