Елена Захаровав роли Ани из фильма «Застава Ильича» («Мне 20 лет»)

– Традиционный вопрос к актерам, принимающим участие в проекте «Черно-белое кино». Как вы относитесь к старому советскому кинематографу?

– С большим уважением и трепетом, потому что там были мощнейшие артисты. Хотя я понимаю, что, как тогда, – играть сегодня нельзя. Не потому, что артисты хуже, просто время сейчас другое. Люди тогда были наивнее, мироощущение иное.

– Как вам удается переключаться из образа в образ, когда, допустим, вы приезжаете со съемок и вечером у вас спектакль?

– На самом деле это очень сложно, потому что в театре ты играешь одно, в кино – другое. Если есть возможность, я предпочитаю минут десять поспать. Но не сажусь, не накрываюсь с головой одеялом, – я читала, что кто-то из великих актеров так настраивался. У меня такого нет. Просто какой-то внутренний настрой. Потом я играю то, что люблю, и то, что хочу: мне дают играть разноплановые роли: и характерные, и трагические. Я вообще себя считаю актрисой не то, что без амплуа, но мечтаю, чтобы когда-нибудь говорили: «Захарова – она может все!»

– В самом начале карьеры вы сыграли Офелию в «Гамлете» Петера Штайна. Как вам работалось с мэтром?

– Мне казалось, что если я работаю с великим режиссером, то, значит, и я стану великой актрисой (смеется). Я хорошо это помню. Если такая роль, такой режиссер, такой проект, однозначно все должно получиться. Но бывает, что обстоятельства жизни направлены на то, чтобы у тебя почву из-под ног выбивать. Тогда как раз случился дефолт, и у нас было на репетиции полтора месяца. Это очень мало для произведения подобного масштаба. Сцена сумасшествия Офелии – буквально одна репетиция или две. И когда спектакль вышел, мне кажется, он был очень сырой. Мы потом его сокращали, с Женей Мироновым очень много репетировали. Он навсегда остался моим кумиром, на которого хочется равняться, чьим талантом я восхищаюсь, и одним из моих любимых партнеров. Это высший пилотаж, какой только может быть в профессии. Я, конечно, довольна, что работала с Петером Штайном. Это великий режиссер, человек энциклопедического образования, он все знает. Я и тогда впитывала, как губка, но, мне кажется, если бы я работала с ним сейчас, я бы больше могла от него взять, – он делает очень точные замечания. Мне не хватило репетиций с ним. Все было очень быстро. Еще я очень тепло вспоминаю об Олеге Павловиче Табакове, у которого играла «На всякого мудреца довольно простоты». Мне было с ним безумно интересно репетировать. Такая легкость, искрометность. Он, конечно, великий артист, режиссер, мастер, у которого можно научиться и отношению к жизни, и отношению к людям.

– Если психологически сложная роль, вы легко выходите из образа?

– По-разному. Конечно, бывают роли тяжелые, которые действительно великие. От Офелии было очень сложно отходить. Я очень плохо сплю после каких-то эмоциональных спектаклей. Никакие валерьянки, ничего не берет. Сама должна прийти в себя.

– В кино вы несколько раз исполняли довольно рискованные трюки, например, ездили позади кабины «КамАЗа» в «Дальнобойщиках»...

– Сейчас я стараюсь быть осторожной, зная про наше русское авось… В юности еще можно ни о чем не думать. Но каскадеры тоже ошибаются. Им же хочется, чтобы пострашнее смотрелось. Так что надо быть очень внимательной, и перепроверять все самой.

– Вы как-то говорили, что можете сами предложить себя на роль.

– Ну не совсем так я говорила. Мне кажется, что человек вообще должен какие-то шаги в жизни предпринимать, если чего-то очень хочет. Я знаю, что кто-то из актрис так попадал на очень хорошие роли. Просто говорили: « Я хочу попробоваться». – «Да вас не возьмут». – «Нет, я приду». И актрису брали. Я считаю, иногда человек должен за себя постоять. Особенно если он молодой начинающий актер, имеет право проявить какую-то настойчивость. Сейчас я могу уже постесняться, подумаю: «Ну меня же знают, если бы хотели, сами пригласили». А может быть, это и неправильно.

– На сцене или перед камерой вам приходится преодолевать какой-то психологический барьер?

– Я в жизни очень застенчивый человек. Мне многие говорят: «Да, ладно, ты же актриса…» Но, мне кажется, что сцена и жизнь – это разные вещи. На сцене ты – не ты, ты – в данной роли, и поэтому чувствуешь себя более раскованно. Я думаю, что не я одна такая, многие артисты могут быть в жизни застенчивыми людьми. На сцене я каких-то вещей стесняюсь. Особенно если это связано с откровенными сценами. Я завидую актерам, у которых нет каких-то ограничений, внутренних рамок. Мне кажется, я могла бы больше сделать, если бы у меня их не было. У меня они есть.

– Трагедия – один из любимых вами жанров, и при этом вам нравится, чтобы у произведения был хороший конец. Как это сочетается у вас: трагедия и с хорошим концом?

– Как вам сказать… Вот в «Гамлете» хороший конец? Шекспир – один из моих любимых драматургов. Но я не люблю, когда «тьма ради тьмы». Так все плохо закончилось. А у кого-то из зрителей еще день не сложился, человек думает: «Пойти, что ли, таблеток наглотаться?» Мне кажется, что даже в трагедии должен быть свет в конце. Не обязательно хэппи-энд. И в жизни, к сожалению, не всегда все хорошо заканчивается. Но какой-то свет, какая-то надежда… И в «Гамлете», мне кажется, в финале есть этот свет. Было бы желание его найти.

– Возвращаясь к тьме, текущий мировой кризис как-то ударил по вам лично или вы пока наблюдаете со стороны за этим «ужас, ужас, ужас»?

– Вы знаете, вначале сказали, что актерам гонорары только на 30 процентов сократят, а их уже в два раза сократили. И это только начало. Конечно, я ко всему философски отношусь, «и это пройдет», но меня добивает, что под кризис сейчас можно все списать, так наживаются на артистах, которые «чего-то такие стали богатые, так это неприятно». Это я сейчас чужими словами говорю. Поэтому быстрее сейчас их раскулачить. У всех одна отмазка: «Ну ведь кризис же». Не хотите играть, так вон миллион стоит за углом. Я считаю, что в этой ситуации главное – чтобы люди оставались людьми.

– Отечественное кинопроизводство сейчас действительно практически встало.

– Ну я слышу, что какие-то проекты запускаются. Но не могу сказать, что телефон разрывается… Конечно, мне очень обидно, что время идет, а сниматься хочется. И хочется сниматься именно в кино. Но Россия всегда славилась находчивыми людьми, по-разному находчивыми (улыбается) и сильными духом. Поэтому у нас в стране, я думаю, все равно, все будет замечательно.

– У вас в послужном списке много известных сериалов «Кадетство», «Пятый угол»… Сейчас вы снялись в «Ермоловых».

– Мне бы очень хотелось, чтобы это кино имело успех, потому что у меня там очень интересная роль. Я играю героиню Ады Роговцевой в юности. Там история большой любви и большой страсти. Часть снимал Сережа Виноградов, а часть – Владимир Аркадьевич (Краснопольский, знаменитый режиссер, на счету которого фильмы «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов», «Неподсуден», «Ермак». – Ред.). С ним было очень интересно работать, сложно, он безумно требователен, строг, но справедлив. Поэтому мне кажется, что все получилось.

– Со временем какие-то иллюзии в отношении кино и театра у вас рассеялись?

– Выяснилось, что не все зависит от тебя и от твоего таланта. Просто какой-то недобрый человек может сказать: «Да ее нет в Москве». Но, наверное, в любой профессии есть свои минусы и какая-то градация. Даже в Макдоналдсе: продавец, старший продавец. А уж здесь, когда речь идет и о каких-то деньгах, о ролях интересных... Ты можешь быть замечательным, а тебя преподнесут по-другому. Вот это самое, наверное, грустное. Поэтому я очень благодарна судьбе, что столько всего хорошего произошло в моей жизни. И еще, надеюсь, произойдет.