Posted 3 августа 2004,, 20:00

Published 3 августа 2004,, 20:00

Modified 8 марта, 09:48

Updated 8 марта, 09:48

Академик Сергей Середенин

Академик Сергей Середенин

3 августа 2004, 20:00
В российских аптеках бум. Люди скупают недорогие отечественные лекарства, потому что боятся: после замены льгот деньгами многие препараты станут недоступными. Их и сейчас на прилавках почти нет. Связано это с полным отсутствием в России внятной фармакологической политики, считает директор Научно-исследовательского инст

– Сергей Борисович, почему в наших аптеках так ничтожно мала доля отечественных лекарств?

– Их просто нет. Россия практически не производит своих лекарств. Если быть более точным, не производит отечественных субстанций. Поясню: субстанция – это действующее вещество, которое составляет основу препарата. Отечественные медикаменты от общего объема фармакологического российского рынка составляют 5% по субстанциям и 25% по лекарственным формам. Это очень мало. Все, над чем сейчас работают российские фармакологические предприятия, – или упаковка готового лекарства, или его производство на базе импортной субстанции. Отечественный лекарственный рынок монополизирован западными фирмами. И мы будем и впредь зависеть от их ценовой политики. Поэтому лекарства будут только дорожать. Вы знаете, я вообще против того, чтобы превращать лекарства в обычный товар. Это аморально. Препараты не могут рассматриваться как предмет торговли. Они должны быть доступны любому человеку, независимо от его дохода, социального статуса, возраста.

– Но ведь во всем мире лекарства являются товаром, и ничего?

– Но во всем мире система лекарственного обеспечения уже давно организована. Там соблюдается баланс между покупательной способностью населения, разумностью цен на лекарства, интересами фармакологических фирм и возможностями государства. Таких ситуаций, какие в нашей стране случаются сплошь и рядом, – человек умирает потому, что не может купить себе лекарство, – у них практически не возникает. Возможность лечиться должны иметь все, и это забота любого цивилизованного государства.

– А как наши власти заботятся о развитии фармакологической отрасли, существует ли какая-то государственная поддержка?

– Никакой. Есть одна очень незначительная программа, разработанная в бывшем Миннауки и направленная на создание новых лекарств. Но средства, выделяемые под ее реализацию, распределены непродуктивно. Программа дает возможность провести фундаментальные и некоторые доклинические исследования, но вывести лекарство на клинические испытания уже невозможно. Вся проблема упирается в деньги, в политику государства и в вопрос о том, нужны ли стране собственная наука, свои лекарства. Вот сейчас выходит, что не нужно ни то ни другое.

– А какие средства на научную работу ежегодно выделяет Российская академия медицинских наук, к которой относится ваш институт?

– Смешные деньги: порядка 12 миллионов рублей. Этих грошей не хватает даже на то, чтобы обеспечить сносную зарплату сотрудникам, а в научном плане и подавно сделать ничего нельзя. Приходится зарабатывать деньги самим. Институт выигрывает гранты, выполняет заказы различных министерств и ведомств. Внебюджетные доходы института в полтора раза превышают средства, выделяемые из госбюджета. С одной стороны, это позволяет нам держаться на плаву. Но с другой стороны, это плохо. Квалифицированные специалисты, которые еще сохранились у нас, могли бы принести гораздо больше пользы и прибыли государству, если бы они не распыляли свои силы, а имели возможность заниматься наукой. Тогда Россия бы имела свои великолепные лекарственные препараты. И наш институт доказал, что способен делать такие лекарства. Например, противоаритмический препарат этмозин одинаково широко применяется и в нашей стране, и в США. Феназепам знают, по-моему, уже все. Разве плохо, что мы создали такие препараты? Но над созданием новых лекарств нужно усиленно работать. А сейчас нет таких возможностей.

– Что, и разработок никаких не ведется?

– У института сейчас есть несколько стратегических разработок. Заканчиваются клинические испытания препарата, направленного на снижение у человека уровня тревожности и депрессивности. Журналисты уже окрестили его «лекарством против страха». Хорошие результаты показывает препарат против проявлений старения, связанных с нарушениями памяти и умственной работоспособности. Создаем очень интересное лекарственное средство, которое поможет при тяжелейших нарушениях мозгового кровообращения. Есть идеи по разработке препарата, снижающего устойчивость опухолей к химиотерапии. Уже готовы к «выходу» еще три новых препарата.

– Как складывается в дальнейшем судьба новых лекарств?

– Довольно сложно. Стало тяжело проводить клинические испытания, они очень дороги теперь. Если раньше любая клиника была рада получить препарат на испытания, то сейчас российские больницы «оккупированы» иностранными фармакологическими фирмами. Их привлекают высокая квалификация медучреждений и «дешевизна» пациента, который испытывает на себе лекарство. Поэтому в наши клиники иностранцы валом валят, чтобы проводить испытания своих разработок. Отечественные клиники привыкли к этой «кормушке» и требуют от нас платить хотя бы половину от зарубежной таксы. А где нам эти деньги взять? Иностранные компании платят по одной тысяче долларов за пациента, а мы и ста долларов заплатить не можем. Мы не фирма, мы фундаментальное научное учреждение. Поэтому разработки остаются лежать на полках.

– Кто больше интересуется российскими лекарственными новинками – западные производители или отечественные?

– Понимаете, иностранцев не особенно привлекают наши фармакологические успехи, у них своих идей хватает. Но тем не менее предложения иногда поступают. Правда, условия всегда предлагаются кабальные. А наши коммерсанты не соглашаются ждать долгого оборота денег: оригинальный препарат нужно довести до конца, подождать 3–4 года, пока он наберет силу и медицинскую значимость, и только через 7–8 лет может получиться какая-то прибыль. Бизнесмены согласны ждать «живых» денег максимум год. Никто не хочет понимать, что вложения в фундаментальные разработки – хоть и более длинные, более затратные – приносят колоссальный доход. Но, безусловно, проще купить «Челси». В нашей стране бизнесом занимаются деляги, а к бизнесу людей надо готовить, учить их. Тогда бы коммерсанты понимали, что вложение нефтедолларов в науку даст в будущем серьезную прибыль.

– В этом году Торгово-промышленная палата провела несколько «круглых столов», где обсуждалась необходимость разработки российской национальной лекарственной доктрины. Принятие этого документа как-то повлияет на обсуждаемую нами проблему?

– На один из таких «круглых столов» меня приглашали. Ну собрались люди, поговорили. Причем фармакологов среди них не было. Собрали кого угодно, масса людей, в основном все бывшие: бывшие замминистров, министры. Хорошо, что инициатива возникла, но кто берется за создание этой доктрины и при чем здесь Торгово-промышленная палата? Во всех цивилизованных странах уже законодательно определены равные возможности людей в обеспечении лекарствами, существуют программы, списки необходимых препаратов, которые доступны даже беднейшим слоям населения. У нас этой системы нет, поэтому и возникают идеи создания доктрины. На самом деле и доктрины никакой не нужно. Вот смотрите: ежегодный российский рынок лекарств «стоит» 3 миллиарда долларов. Даже если не производить препараты, а продолжать закупать их за рубежом, эту сумму можно уменьшить в 3–5 раз. Достаточно исключить посредников, перекупщиков, зарабатывающих на наценках. Остается 1 миллиард долларов (а то и меньше), который способен решить проблему обеспечения лекарствами всего населения страны. Неужели государственный бюджет не может найти один миллиард? Может. А такая сумма и не нужна: чтобы обеспечить лекарствами беднейшие слои населения, достаточно 500 миллионов. Для того чтобы решить эту проблему окончательно, нужно вложить деньги в развитие отечественной фарминдустрии, восстановить ее, создать свой рынок лекарственных средств и урегулировать цены внутри страны. Но у нас никто не хочет этого делать, потому что очень большая разница между тем, за что покупаем, и тем, за что продаем.

– Получается, что заниматься вопросами удешевления лекарств невыгодно?

– Судите самиpp. Министерство здравоохранения прошлого состава взяло и увеличило расходы фирм, желающих зарегистрировать лекарственные препараты, усложнило этапы регистрации и увеличило время процедуры. Каждая регистрация стоит 12 тысяч долларов. Коммерсанты только смеются и платят. Те деньги, которые теперь взимают чиновники, предприниматели включают в стоимость лекарства. А кто расплачивается? Обычные потребители. Кстати, на Украине львиная доля всех регистрационных сборов тратится на развитие фармакологии. И сам процесс регистрации находится не в руках бюрократов, а в руках фармакологов. А куда у нас уходят эти деньги, неизвестно. Качество лекарств от новой системы государственной регистрации лучше не стало. Напротив, количество контрафактной продукции увеличилось. В России и без того нет своих лекарств, так зачем все усложнять? Кому это выгодно? Напрашивается ответ: только тому чиновнику, который на этом «сидит», и больше никому.

– Что может помочь начать производить собственные новые лекарства?

– Высшее политическое руководство страны должно определиться: надо ли решать лекарственную проблему или закрыть на нее глаза. Для начала нужно создать хотя бы механизм внедрения лекарств. Такового в нашей стране сейчас нет. Идут разговоры о том, чтобы создать так называемые венчурные компании, внедренческие фирмы, которые вкладывали бы в фармакологию деньги. Но таких людей, которые могли бы рискнуть своими средствами, еще надо найти. Венчурных компаний и на Западе не так уж много. И это при том, что там действует система государственного страхования рисков этих компаний. Такой механизм может проявиться у нас хоть завтра. Если нужный человек даст команду «фас». Но когда это случится – неизвестно.

"