Снять маску

– Как и у любого врача, у нас есть неудачи. Я посчитал, что за годы работы их набралось 16,9%. Но для психиатрии, когда даже одного пациента часто вылечить не могут, это великолепный результат, – рассказывает Гагик Назлоян.

Он, кстати, произносит цифры недовольно, его цифры не волнуют, по большому счету. Но только строгие статистические данные могут убедить неверующих.

– А почему вы отказались лепить мой портрет, узнав, что я чувствую себя не так уж плохо и не душевнобольная?

– Я просто не смогу его вылепить. Ведь моя задача – не стать Пикассо или, простите, не делать памятник на кладбище. Мой мотив – вылечить. А нет болезни, нет и мотива. Надо сказать, что вне лечения я лепкой не занимаюсь, и скульптура меня мало волнует. Но когда больной приходит и ты понимаешь, что этот человек потерян для мира, отчаянно хочется вернуть его обществу, исцелить.

– Что вы чувствуете в момент ваяния?

– Врач впитывает болезненное состояние пациента, как губка. Он заболевает сам, настолько глубоко сопереживание и сострадание. И пытаясь спасти самого себя, врач начинает лепить – и освобождаться от болезни.

Как на меня подействовала бодиарт-терапия

Нетяжелые пациенты, как я, могут создать автопортрет. Не врач, а уже сам пациент работает со своим «я», изучая и воссоздавая лицо в пластилине. Сначала «автомаска» размером с куриное яйцо, потом слой за слоем закрывается пластилиновыми пластинами, и, наконец, скульптура обретает истинную величину. А все боли и беды остаются внутри нее. Но такая арттерапия длится долго: каждый из образов-масок должен обрести завершенность, на этот процесс могут уйти недели.

Я выбрала для возвращения душевного здоровья, так сказать, экспресс-метод, бодиарт-терапию. Она, наряду с автопортретом и ритмопластикой, один из вспомогательных методов. Ведь слой краски, нанесенный на лицо, а иногда и на все тело, это тоже своего рода маска. И очень удивительная. Вместо того, чтобы скрывать под собой реальные черты, она каким-то волшебным образом открывает новые. Иногда – буквально: многие пациенты с шизофренией просто не видят в зеркале лба, или носа, или еще какой-либо части тела, которая им не нравится. Им тогда наносят грим лечебный, и они «прозревают».

Меня же художница Ольга Мочалова раскрашивала показательно, а потому наносила грим пейзажный, который отличается от лечебного. Если в первом случае врачи хотят добиться определенного эффекта, а потому диктуют свою волю пациенту, то в пейзажном гриме «танцуют» от модели. Именно поэтому художница чутко прислушивалась к моему нервическому состоянию, не пытаясь ничего исправить или скорректировать. На моем лице постепенно расцвели красные и голубые листья.

– Ты эмоциональный человек, – объяснила Ольга. – Но при этом умеешь управлять эмоциями. Они у тебя соседствуют с рассудком. Видишь, теплые красные тона на твоем лице хорошо уживаются с холодными синими.

Процесс был настолько увлекательно-интимным, что вскоре я полностью расслабилась… Я делилась с художницей какими-то смутными ассоциациями и переживаниями, вспоминала, казалось, давно позабытые неприятности. Готовая маска должна была «жить» на моем лице не менее тридцати минут.

Макияж на лице – для меня дело обычное, и потому полчаса я прожила с вычурным гримом абсолютно спокойно. Но когда «маску» осторожно начали снимать ватными тампонами, мне вдруг захотелось содрать ее с кожей. Это было удивительное и болезненное ощущение освобождения от старых обид, страхов, комплексов – всего наносного, ненужного, устаревшего. Горка испачканных в краске ватных тампонов росла – вот что, наверное, осталось от моей несчастной любви.

Вы будете смеяться, но есть обязательный ритуал – свою «отжившую» маску нужно пустить в проточную воду. И тогда жизнь начнется новая, светлая и радостная. По крайней мере, в ближайшую ночь (а это, между прочим, была первая ночь после развода с мужем) я спала, как младенец.