Директор фонда «Миграция. XXI век» Вячеслав Поставнин

– Вячеслав Александрович, теперь на смену системе квотирования иностранной рабочей силы пришла система патентов. Это ужесточение миграционной политики?

– Я сам задаюсь вопросом, передел ли это рынка миграционных услуг или миграционная революция. Дело в том, что на этот рынок масштабно зашли региональные правительства: теперь они в соответствии с законом назначают уполномоченные органы, которые занимаются подготовкой документов, организацией и выдачей патентов. И деньги от этих патентов теперь идут на региональный уровень. А раньше они шли в карманы коррупционеров – представителей ФМС, полиции, нечистых на руку бизнесменов. ФМС было до лампочки, как обстоят дела на рынке труда, кто там работает, кто не работает, что творится в регионах. И из-за этого были вечные противоречия между региональной властью, Минтруда и ФМС. А теперь в миграционной политике начинает превалировать экономический интерес: регионы захотели собрать деньги в бюджеты, чтобы полученные средства работали. Это принципиальное изменение.

– Это хорошо?

– Это правильно, поскольку регион должен сам отвечать за рынок труда, за безработицу, за межнациональные отношения. И в регионах виднее, сколько им нужно мигрантов. Многие ведущие страны, например США, Германия, «поднялись» за счет мигрантов. И у нас есть этот ресурс. Но ежегодно мы теряем огромные деньги, которые до бюджета не доходят. 30 миллиардов долларов просто уходили в песок, в чьи-то карманы, и никто на это не обращал внимания. И только правительство Москвы обратило на это внимание. Поэтому, на мой взгляд, сейчас крайне серьезный, в некоторой степени переломный момент.

– А не получится ли, что чиновники региональных правительств просто перехватят у ФМС возможность получать экономическую выгоду от мигрантов?

– Новый закон был разработан департаментом экономической политики правительства Москвы. Есть у меня такое ощущение, что это было им навеяно опытом платных парковок. С мигрантами получается примерно то же самое: пусть каждый заплатит за входной билет, и все. Такой экономический подход я считаю правильным. Другое дело, как это стало реализовываться, – здесь вопросов много. Но вектор движения абсолютно правильный.

– С выгодой для бюджета все понятно, но позволят ли новшества избежать межэтнических конфликтов и проблем вроде тех, что возникли в Бирюлеве?

– Миграция несет в себе как положительные моменты, так и отрицательные. Всегда есть баланс между экономикой, демографией и рисками. Весь мир проходит через эти проблемы. Но деваться некуда – мы без мигрантов не обойдемся. Россия сейчас падает в такую демографическую яму, в которой не была ни одна страна. Это уникальное явление: у нас ближайшие лет 15–20 будет минимум рабочей силы. То есть на рынок труда будет входить мало молодых людей, а уходить с него – много. Но если в России будет существенно падать уровень жизни, начнут уезжать и наши граждане. Например, в 1990-е годы, когда СССР рухнул, в Европе очень боялись, что к ним хлынет огромный поток россиян. Стали вводить визы и прочие ограничения. Но в тот момент туда практически никто не поехал, кроме евреев и немцев. Люди были просто не готовы уезжать, потому что не знали ни языка, ни мест. А сейчас ситуация кардинально изменилась. Народ уже поездил по «Европам», хорошо представляет, что там и как. Наших людей за границей находится много, зацепиться можно. Поэтому если у нас будет совсем плохо – люди поедут за рубеж. Не здесь, как представляется Максиму Топилину, нашему министру труда, молодежь пойдет в дворники, а поедет мести улицы в Европу. А в России будут работать все те же мигранты, поскольку они менее привередливые и готовы трудиться за меньшие деньги.

– Получается, несмотря на экономический кризис, мигрантам все равно у нас выгоднее работать?

– Именно. Например, у Таджикистана 50% ВВП составляют денежные переводы из России. Если эти деньги перестанут поступать, у них ситуация кардинально изменится, и жизненный уровень упадет еще сильнее. И им снова будет выгодно работать здесь. А куда их еще возьмут? Другие места уже заняты китайцами и индийцеми. А в Восточной Европе – прибалтами, поляками, чехами. Там уже не до таджиков и узбеков.

– Многие мигранты сейчас выражают недовольство – все подорожало, а зарплата осталась прежней.

– Ну пусть съездят в ту же Европу, посмотрят, как там. Проедят деньги и вернутся к нам, куда денутся. Жизнь штука жесткая. Уже наши граждане не выступают по поводу того, что им понижают зарплаты, понимают, что никто не будет платить по-старому. И мигранты тоже это понимают.

– Тем не менее сейчас ощущается некая неразбериха: мигранты в панике из-за новых патентов, срочно уезжают...

– Эта ситуация связана не столько с падением курса рубля, сколько с тем, что произошел слом миграционной системы. Раньше существовала масса посредников, которые заносили в ФМС документы, деньги, и мигранты четко знали: платишь тому-то и получаешь свой патент. Напрямую в ФМС обращались процентов 10. А сейчас правительство Москвы обрубило эти каналы, и за получением патентов мигрантам нужно обращаться непосредственно в Сахарово. Но они настолько запуганы, что боятся туда приезжать, вдруг их там арестуют, депортируют. Мигрантам проще действовать по старинке, то есть через посредников. А посредники им говорят, дескать, подождите, мы пока сами не знаем, куда идти. И случилась некая пауза. Только из-за этого чувствуется отток мигрантов.

– То есть, когда этот посреднический коридор откроется, мигранты вернутся, и никакой нехватки рабочих рук ощущаться не будет?

– Совершенно верно. Если, конечно, уполномоченные органы будут все правильно делать и смогут обеспечить необходимую пропускную способность. Потому что вопросов по-прежнему много – и к порядку выдачи патентов, и к самому закону. Люди, которые его писали, не очень хорошо представляли себе, как это все потом технологически выстроится. Теперь они столкнулись с тем, что образовался вот такой «тромб». Но со временем и он рассосется.

– С трудовыми мигрантами все более-менее ясно. А какова ситуация с украинскими беженцами?

– По словам президента, на территории России находится 3,5 миллиона украинцев. Из них временное убежище попросили, условно говоря, 200 тысяч человек, в качестве беженцев оформлено 200 человек, РВП (разрешение на временное пребывание. – «НИ») попросили 30 тысяч человек. А где остальные? Их приняли простые люди. Спасибо за это нужно сказать нашему народу – помогли беженцам обустроиться, найти работу, жилье. А ФМС особо не чешется по этому поводу. Хотя ведомство было создано прежде всего для приема вынужденных переселенцев, беженцев и мигрантов. А они беженцами с Украины не занимаются, перекинув эту обязанность на региональные власти.