Погубить Мишу

В большинстве современных фильмов имя режиссера пишут особо, крупными буквами. Это привилегия, которую заработал авторский кинематограф ХХ века. Действительно, каждый художественный сантиметр фильмов Тарковского, Феллини или Куросавы был определен их личностью. Тут все было свое – темы, ритмы, музыка, выбор актеров. А вот что означают крупные буквы имени режиссера теперь? Я бы не взялась определить, в чем своеобразие творческого почерка, к примеру, Т. Бекмамбетова («Ночной дозор») и чем он отличается от стиля Д. Файзиева («Турецкий гамбит»), Ф. Янковского («Статский советник») и Ф. Бондарчука («9 рота»).

Все эти картины скроены по моде той космополитической визуальности, что носят в этом сезоне: одни и те же ритмы и скорости изменения планов, одни и те же актерские маски, тот же комиксовый способ рассказа и тот же страшный звук «щщуух!», с которым в кадре разворачивается или схлопывается пространство. Используя категории романтизма, можно сказать, что эти картины снял один и тот же демон – демон механической занимательности.

Этот демон не может рождать и выращивать актерские индивидуальности – он их только лишь использует. И чаще всего поверхностно, небрежно, кое-как. Или хуже – во вред их естественной природе.

Если вы не знаете, зачем в отечестве существует искусство, я вам скажу. Оно существует для того, чтобы погубить Мишу Пореченкова, который есть луч света в темном царстве. Прошу извинения за фамильярность, но, с тех пор как этот сказочный артист в виде «агента национальной безопасности» поправил мое здоровье (смотрела сериал, лежа в больнице), иначе как Миша я его называть не могу. Вот он – последний всплеск русской природы в ее наилучшем, наисветлейшем состоянии! Глядя на Мишу, кажется, будто в Волге еще плещется стерлядь, а государь император и не выезжал из Зимнего дворца. Звероватость и ласковость, обаяние и юмор, здоровая натура и душевная подвижность, отсутствие карикатурных, резких красок в удивительно мягкой (внутренне) манере игры – все в Пореченкове свидетельствовало о том, что в его лице нам явился положительный национальный тип. Конечно, он может играть разное, что и делает. Но давать ему роли, противные его природе, – странное, никчемное занятие. А так и происходит по крайней мере в двух фильмах сезона – «Солдатском декамероне» А.Прошкина-младшего и «9 роте» Ф. Бондарчука.

Пореченкову приходится играть здесь один и тот же типаж – контуженного прапорщика, озлобленного психа. У Прошкина-младшего еще есть в картине какая-то человекоразмерность, его прапорщик еще проявляет понятные человеческие черты, Мише еще есть, где пару раз улыбнуться, излучить тепло, сверкнуть веселым глазом. В психованность и озлобленность этой абсолютно здоровой натуры верится с трудом. Но уже в «9 роте» всякая человекоразмерность отставлена. Прапорщик Дыгало, к которому попадают в обучение солдатики, – законченный монстр, кретин, идиот, беспрерывно орущий. И вот доброго, умного, веселого, красивого артиста делают злым, глупым, мрачным, уродливым. Рисуют на правой щеке отвратительный след от ожога, чтоб повредить красоту. Приказывают злобно кричать. Роль, как все роли в этом фильме, не развивается, она статична, ни один завязанный узелок действия не протянут и не развязан. Единственное место вне злобного ора – когда прапорщик Дыгало просит солдата-художника нарисовать его портрет без ожога, чтобы послать девчонке. Но это все пропадает зря – мы так и не узнаем, нарисован ли портрет, отправлен ли, что было потом, как сложилась судьба этого человека. Объема и развития в роли нет. Надо нацепить маску и выбрасывать энергию, нужную для данного места картины.