Алексей Герман-Младший

психологически было тяжело. У меня не было опыта достаточно быстрых съемок такой степени сложности.

– Удивившая всех Чулпан Хаматова смотрела картину (на начало сентября – время показа картины в Венеции. – С.Т.)?

– Нет. Мы очень хотели, чтобы она приехала на премьеру, но Чулпан снимается сейчас в какой-то немецкой картине, с которой ее не могут отпустить. Я считаю, что она права: работа всегда должна быть на первом месте. После премьеры в Венеции два года назад «Последний поезд» пригласили на 60 или 70 фестивалей. Я съездил только на три. Хотя предложения были довольно заманчивые: Австралия, Новая Зеландия, например. Туда было бы просто интересно съездить. Я никогда не видел живых страусов на природе и очень хотел исполнить эту детскую мечту. Но нет: я уже был занят съемками «Гарпастума».

– Новый фильм совсем другой по тональности, чем «Последний поезд».

– Конечно, это ведь два разных фильма. Каждая история требует своего языка. «Последний поезд» рассказывал о последних трех днях в жизни человека. Он был о смерти, об умирании. Поэтому манера рассказа была достаточно экстремальной, бескомпромиссной. А здесь история – о юности, о счастье, поэтому и язык более нежный и мягкий. Хотя одна из главных тем фильма – железная поступь истории. Часто мы думаем, что все в нашей жизни зависит только от нас. Увы, это не так.

– В какой степени влияют на вас фильмы других режиссеров?

– У меня есть пара десятков картин, которые я пересматриваю, чуть ли не каждую неделю. «Семь самураев» Куросавы, «Последний киносеанс» Богдановича, «Андрей Рублев» Тарковского, «Иван Лапшин»... На «Гарпастум» не в последнюю очередь повлияла картина «Однажды в Америке» Серджо Леоне. Конечно, нельзя не признать, что я нахожусь под огромным влиянием картин своего отца. Я считаю его гением. Я не понимаю, как сделан «Иван Лапшин». Обычно я понимаю – как, по какой схеме сделано кино. Как оно было снято. А здесь – не понимаю! Как было достигнуто такое совершенство? Не могу объяснить, как

добивались таких художественных результатов Феллини и Бергман. А только то, что не можешь объяснить и проанализировать, и интересно смотреть. В 70-е годы в мировом кино одновременно творили 25–30 гениев. Тогда человек представлял для режиссеров некую загадку, мозаику, слагаемую из тысячи кусочков. Сейчас не очень много гениальных режиссеров снимают кино, а те, кто снимают, как мне кажется, существенно упрощают человека. Но, в принципе, я стараюсь не смотреть много фильмов, не засорять мозг избыточными впечатлениями. Помню, пару лет назад посмотрел перед съемками фильм фон Триера и три дня не мог ничего снять. Все представлял себе, как это можно было снять по-фонтриеровски. Я стараюсь внимательно подходить к тому, что может повлиять на мой стиль. Я ведь по-прежнему нахожусь в поисках. Я представляю, к чему стремлюсь, но пока еще не знаю, как этого достичь. А кино для меня, повторю, это в большей степени «как», чем «что». Когда я буду точно знать, к чему я иду, я буду в состоянии смотреть больше чужих фильмов.