Posted 1 сентября 2003,, 20:00

Published 1 сентября 2003,, 20:00

Modified 8 марта, 02:27

Updated 8 марта, 02:27

Виктор ЕРОФЕЕВ

Виктор ЕРОФЕЕВ

1 сентября 2003, 20:00
Клязьма принадлежит искусству

То, что еще не сломалось, сломается. То, что еще не утонуло, утонет. Пора на Клязьму. Пришла эпоха переходить на натуральное хозяйство. Шишки и сыроежки – метафора совести. Искусство реагирует адекватным способом: оно отходит в сторону, чтобы на него ничего сверху не упало. Оно предпочитает моросящий дождь любой доброкачественной идеологии, а самогон – любому другому напитку. Возможно, это дурной знак для государства, но едва ли оно в это будет вдаваться: у него слишком много забот. Кроме того, если бы оно было способно замечать дурные знаки, оно изначально было бы другим. Во всяком случае фестиваль «Арт-Клязьма», который открылся на берегу водохранилища возле советских руин когда-то заметного пансионата, проявил свою полную независимость от государственных структур. На вернисаже собралось такое впечатляющее количество художников, арткритиков, меценатов, галлерейщиков, журналистов, что, казалось, сейчас будет подписан какой-нибудь глобальный манифест отчуждения искусства от самого себя.

Но тем и замечательно современное радикальное искусство, что оно не ставит перед собой никакой радикальной задачи, кроме программы отсутствия всякой программы. Борьба за рынок, за зрителя, за ответственность перед обществом неожиданно мудрым образом ушла в прибрежный песок. Вместо нее появились артобъекты, изначально готовые к экологической самоликвидации. Еще не возникнув, находясь на стадии проекта, они гораздо более реальны, нежели то, чем они эфемерно предстанут в действительности. Они ни на что не претендуют, потому что они лишены как пафоса, так и претензии. Им нечего возразить ни бывшему серьезному искусству, ни нынешнему – массовому и развлекательному. Полосатые зонтики на восьмиметровой высоте, повозки, раскоряки, тексты, аккуратно прибитые к елкам, белый стул в воде, русско-японский павильон с тазиком водки и двумя кружками, казалось бы, безмятежны и безобидны. Им нет ни до кого дела, им вообще не до авторства.

Иностранцы, собравшиеся на вернисаж, были покорены отсутствием даже намека на институированность общего проекта. Организаторы и устроители как будто растворились в прохладном воздухе. Никто не обещал ни экзистенциальности, ни духовности. Ирония тоже отошла на задний план. Эксцентрика сидела тихо. Секса не было, как в СССР, за исключением необязательного стриптиза. Клязьма – не клизма. Два биотуалета обещали: дерьма не будет. Никто не хотел быть ни русским, ни нерусским, хотя самогон, малосольные огурцы, маринованные грибы за общим столом прозрачно намекали на место действия. Если идти за этим искусством, никуда не придешь: оно никуда не зовет. Русское искусство накрылось благодатью.

Вместе с тем, бродя в сумерках среди не очень пьяной публики, совершенно трезвых экспонатов и охранников территории, я думал о том, что действительность, которая им параллельна, отнюдь не разумна и вряд ли осмыслена. «Арт-Клязьма» как цельный художественный проект говорит не об опустошенности культурного поля, а о смирении души перед началом метафизических действий. К ночи небо очистилось. Над Московским морем висел Марс величиной в пятак. Потом все замерло. В прозрачной бане сидели приговоренные к смерти. Ветер остановился, как трамвай на конечной остановке.

"