Крупный план

Ища фразу-ключ к самой безнадежной пьесе из всей мировой драматургии, Станиславский выделил как центральный – мотив жизни, которая «скучна, глупа, грязна. Затягивает эта жизнь». В своей постановке «Дяди Вани» Лев Додин выделит как важнейший другой мотив: «Чертовски хочется жить». Холодную ясность понимания проигранной незадавшейся жизни он соединяет с ощущением радости как сердцевины любого бытия. Сливает с ощущением любви и нежности к этой бедной жизни, где все неудачники, никого не вспомнят через двести лет, но всем даны любовь, дружба, нежность, летние дожди, бурные взрывы отчаяния, томительные объятья и ночные признания, слезы и тоска, все то глупое, теплое, человеческое, что называется счастьем.

Кажется, что работа над «Дядей Ваней» шла именно в том состоянии, когда все угадано и все удается.

Давид Боровский создал оформление в великолепном минималистском стиле. В его сценическое пространство входишь, как в деревенский дом, начинающий жить вместе с обитателями: коричневое дерево стен, стеклянная дверь в сад, три нависших над сценой стога сена. Наконец, теплый, золотистый осенний свет, так чудесно преображающий лица, дрожание свечей, которые зажигают в сумерки, в котором так вырисовывается нервное лицо замкнутой Сони – Елена Калинина, а Елена – Ксения Раппопорт действительно напоминает невиданную драгоценность – деревце в цвету.

В одном из рассказов Кортасара персонажам в день совершеннолетия в кровь запускают крохотных золотых рыбок, чтобы они резвились по венам, скользили по артериям, плавали по кровеносным сосудам. Кажется, что вот эти золотые рыбки счастья тихо плещутся в жилах героев спектакля МДТ. Присутствие в доме прекрасной женщины, от которой трудно отвести взгляд, чью прелесть, кокетство, смех чувствуешь кожей. Привязанность к другу дома девочки-сироты, которую привычно целуешь в лобик, не замечая, что она выросла. Щедрость мужской дружбы двух незаурядных людей; обнявшись при встрече, они быстро заглядывают друг другу в глаза: «Ты в порядке?»

В зрительном зале постоянно дрожит тихий смех «выпуклой радости узнаванья» и сопричастности. Вот изящная маман Войницкая – Татьяна Щуко тросточкой любовно гладит забытые калоши Серебрякова… Елена Андреевна – Ксения Раппопорт, объясняя Войницкому – Сергею Курышеву, что они оба скучные и нудные люди, легко нахлобучивает на него свою широкополую шляпку с цветочками и тянет его танцевать. Доктор Астров – Петр Семак, разложив на столе свернутые рулоны карт, показывает, где в уезде водились лоси и козы. Волна страсти, поднимающаяся откуда-то снизу, заставляет чуть дрожать руки, стоящая рядом женщина тянется к нему, в любую минуту могут войти, и, чуть отгибая то один, то другой конец рулона, он глухо повторяет, что вот здесь уже «коз нет».

Когда-то легендарный царь Мидас своим прикосновением все обращал в золото. Додину дан другой дар: оживление текста. И, отдавая дань мастерству сплетения тем, изощренной точности психологических мотивов, виртуозному разнообразию ритмов, уносишь с собой другое. Надтреснутый звук шершавого голоса Вафли – Александра Завьялова, вдруг всхлипнувшего: «Лавочник мне в спину – приживал! Обидно». Тихий плач по-детски обиженной Елены Андреевны, узнавшей, что нельзя сыграть на рояле. Движение, которым Серебряков вытрет платком губы жены, которую увидел в объятьях Астрова. Безудержную удаль великолепного раската «Вдоль по Питерской» пьяного доктора. Тот «крупный план» артиста, который Додин умеет дать как редко кто.

Актеры МДТ играют с той прозрачностью, когда кажется, ты слышишь ток крови, ощущаешь смену настроений, кружение сердца, сплетение мотивов и подтекстов фразы. Додин дал каждому герою выход на прямой контакт с судьбой. Похожий на отставного военного Серебряков – Игорь Иванов живет злобой, обидой и мучительной ревностью к бывшему шурину, который так откровенно сблизился с его молодой женой. Он встречает монолог дяди Вани о том, что он, Серебряков, заел чужую жизнь, с искренним недоумением; потом, вслушиваясь в белый звенящий голос доведенного до отчаяния человека: «По твоей милости я истребил, уничтожил лучшие годы своей жизни! Ты – мой злейший враг», замирает. И сидит с неожиданно опустевшим лицом.

Совет Чехова, данный исполнителям «Иванова», «не давать бабам заволакивать центр тяжести, который лежит не в них», здесь исполняется точно. При всей пленительной тонкости рисунка женских ролей спектакль рассказывает прежде всего о мужском мире, мужских проблемах, мужском выборе. Два закадычных друга-соперника, два «единственных порядочных интеллигентных человека на много верст вокруг» – Войницкий и Астров – становятся полюсами спектакля. Петр Семак и Сергей Курышев играют своих героев теми самыми русскими мужчинами, на которых держится мир (тема для Додина ключевая). Он стоит, пока есть такой Астров, сажающий леса и без сна и отдыха спешащий к больным. Пока есть такой дядя Ваня, готовый пожертвовать собой для любимой сестры, ее мужа, ее дочери. Тема спектакля точно разделена на партии для баса и баритона. Жизнь, взятая на изломе, в минуту, когда все хочется бросить, изменить, убежать с прекрасной женщиной в лесничество или хотя бы понежиться возле нее, сладко мечтая о чем-то несбыточном. Циничный, легкий, решительный Астров идет к женщине, которая задела его чувства, с отчаянным вызовом матадора, вышедшего на арену. С веселой наглостью, глядя ей в глаза, посылает тот внятный вызов-призыв, на который нельзя не откликнуться. Аристократически сдержанный, застенчивый Иван Войницкий относится к числу людей, которых можно знать десятки лет и даже не догадаться, что знаком с чемпионом мира по шахматам. Он не отрывает взгляда от Елены Андреевны, светясь в ее присутствии, стараясь умерить раскаты голоса, спрятать свой высокий рост, стать меньше и незаметнее. Застав любимую женщину с лучшим другом, он замрет, окаменев, ничего не видя и не слыша. Человек, привыкший туго завинчивать клапан выражения собственных чувств, он взрывается с силой отчаяния, буквально опрокидывающей все вокруг. Пистолет кажется почти игрушкой в его руке, когда он врывается в комнату за Серебряковым, падает от толчка повисшей на нем Елены Андреевны, ударяющей по руке с револьвером. Потом он будет сидеть, уронив прекрасные, сильные, ненужные руки, обратившись к Астрову: «Как же мне быть?» Обняв, прижав к себе, лаская с женской нежностью, как ребенка, этот Астров внятно, жестко и трезво объяснит, что делать нечего, жизнь проиграна, надежды нет никакой. А жить надо. Не из страха, «какие сны в том смертном сне приснятся». Не оттого, что «завтра будет лучше, чем вчера». Надо жить, потому что иначе другу-доктору придется тебя вскрывать (Астров быстрым движением покажет на грудной клетке дяди Вани, как именно это делается). Надо жить, потому что рядом люди, за которых ты отвечаешь. И еще из-за того смутного, не выразимого словами, что заставляет Астрова и Войницкого сейчас держаться друг друга. Астров не скажет: «Мне будет плохо без тебя», – но это понятно и так.

В финале дядя Ваня и Соня сидят за столом. Что-то записывая в конторской книге, сухим, бесслезным голосом она говорит о небе в алмазах, об ангелах, которые – она верит – их встретят.



Из истории создания
Беседу вела Ольга ЕГОШИНА

Беседа с исполнителями главных ролей Сергеем Курышевым и Петром Семаком

– Сложилась традиция, что спектакли в МДТ готовятся долго, репетируются годами. А «Дядя Ваня» был поставлен буквально за несколько месяцев…

Петр Семак: – Как-то все неожиданно быстро получилось. Тридцать пять – сорок репетиций. По сравнению с «Бесами», которые репетировались три года, – это, конечно, очень быстро.

– У вас обычно все пробуют всех. Женщины могут репетировать мужские роли, мужчины – женские.

Петр Семак: – Ну, я пробовал на «Бесах» Варвару Петровну, потому что исполнительница болела, и я ее подменял на репетиции. Но это скорее исключение. В «Дяде Ване» я пробовал Серебрякова, долго репетировал Войницкого. Играю Астрова.

Сергей Курышев: – О том, кого я буду играть, я узнал от костюмеров. Я долго пробовал Астрова. Пришел на примерку, меня спросили: вы кого играете? Не знаю. Они залезли в свой гроссбух: Сергей Курышев – Войницкий. Значит, играю дядю Ваню.

– А не мешает такая «разминка»? Все-таки настраиваешься на одну роль, играешь другую…

Петр Семак: – Зато проходишь по всему тексту, на себе пробуешь самые разные варианты. Я Войницкого теперь по-особому ощущаю. Они же с Астровым близкие люди, настоящие друзья. Астров к нему заезжает, в доме у Войницких у него есть свой стол, где он работает.

Сергей Курышев: – Даже Елена их дружбу не нарушает. Она появляется…

Петр Семак: – А они тут сидят, как два бирюка, которые давно не видели таких дам…

Сергей Курышев: – Столичных штучек…

Петр Семак: – Но Елены приезжают и уезжают, а мы с Ванечкой тут остаемся.

– Так сложилось, что вы все время выступаете конкурентами на одни и те же роли… Как вам удается сохранять дружеские отношения между собой?

Сергей Курышев: – Так мне Петя еще в институт помогал поступать. Был куратором моего отрывка. Я показывал сценку из мольеровского «Дон Жуана», он мне посоветовал надеть лосины (я тогда не знал, что это такое), белую рубашку и ничего не бояться. А потом, когда я уже в театр пришел и репетировал в «Бесах» Ставрогина, он мне опять здорово помог. У меня не шла роль, я это понимал, уже колотить начинало. И тогда он зашел ко мне в гримерную и подбадривающе сказал: «Успокойся, все сложится».

– Сейчас в вашем театре репетируют «Короля Лира», какие роли у вас?

Петр Семак: – Оба пробуем короля Лира. А кто сыграет – пока никто не знает.