Posted 1 марта 2004,, 21:00

Published 1 марта 2004,, 21:00

Modified 8 марта, 09:43

Updated 8 марта, 09:43

Потерянный рай

Потерянный рай

1 марта 2004, 21:00
Вчера в Москве прошел III съезд Ассамблеи народов России. В одном из зданий по соседству со знаменитым фонтаном-хороводом красавиц в национальных платьях на территории бывшей ВДНХ собрались представители 160 народов, проживающих в нашей стране. Печальный парадокс: число россиян уменьшается, а народов, живущих в ней, по

Саша Акилов, потчуя меня в своей московской мастерской настоящими таджикскими пловом и чаем, не хотел говорить о своих картинах. Вот они, вернувшиеся с Крымского Вала на Покровский бульвар, – смотри, любуйся, к чему тут еще слова. О другом поговорить – пожалуйста! О футболе, о политике, о том, как приехал в 90-м году в бурливший Таджикистан без пяти минут член ГКЧП Пуго и навел порядок, а через несколько дней приехал Собчак, произнес в ту пору сакраментальное: «Берите суверенитета сколько хотите!» – и началась война. «Саша, – спрашиваю, – а вот есть два пути художника. Путь Гогена, Рериха, Павла Кузнецова – с Запада на Восток, чтобы наставлять потом Запад на путь истинный, и путь Пиросмани, Сарьяна, Параджанова – с Востока на Запад, объясняя европейцам восточными образами что-то скрытое в них самих. Ты по какому пути идешь?»

Акилов мрачнеет. На самом деле Саша «трепетный», как про него говорит выросшая с ним в одном душанбинском дворе москвичка, как и он, полутаджичка, благодаря которой мы познакомились.

Акилов мрачнеет и говорит: «Вот прошло 23 февраля. Раньше мне про этот праздник все было понятно – когда он назывался днем Советской Армии и Военно-морского флота. Хотя тогда этот праздник не был выходным днем. А сейчас – что? День какого защитника? Какого Отечества?».

На журналистов Акилов обижен. Журналисты пишут, будто бы он сновидец, сказочник, инопланетянин. Сашина мама, русская, выросшая на Украине, вышедшая за таджика и родившая, кроме Саши, двух дочек, расстроилась, прочитав, что ее сын инопланетянин. Потому что Саша, при всей своей, как он сам говорит, безалаберности, тяге к странствиям, житель не только общего нашего большого мира, но и Душанбе, куда стремится выбраться, едва случай выпадет. А то, что картины Саши подернуты сиреневым туманом, розовой дымкой, золотистой пеленой, то, что на этих картинах женщины, чьи лица от нас чаще всего скрыты, похожи на сонные видения, – тут никакой Сашиной вины. Так оно и есть в жизни, как на картинах.

Саша включает видак и показывает мне фрагменты своего трехчасового фильма. Работать в кино после ВГИКа он как-то не возгорелся, а кино любит. И вот сам снимает. Фильм – о земляке, встреченном Сашей в Финляндии, где тот, женившись на женщине финской национальности, живет и в ус не дует. А по родине тоскует. И Сашу на машине возил по родине второй свежести, радуясь возможности поговорить на языке Омара Хайяма. Долгие черно-белые проезды, черный вечер, белые фонари над мостом, товарняк с одним и тем же чужим словом на всех вагонах, едущий параллельно с машиной, где сидят и невесело молчат два таджика... И вдруг сквозь унылое черно-белое – кипящая серебром горная река, мальчишки, гоняющие мяч в раскрашенных во все цвета радуги садах, и базарная площадь, на которую обрушивается ливень с градом сказочной величины, и сказочная радуга после рухнувшего ливня, и сельская свадьба с невестой, по традиции переодевающейся в платья всех цветов радуги, прикрывая то багряным, то синим, то белоснежным платком лицо... «Открой личико!..» Такое кино. Без слов. Одна и та же музыка вьется за кадром, как мотивчик шарманки, – сочинил композитор, выросший в одном с Акиловым дворе. Гениальный, по словам Саши, мог бы сделать в Голливуде карьеру не хуже Нино Рота и Майкла Наймана. Да и Саша мог бы. Но он таджик. А таджики, Саша говорит, все поэты, мечтатели, философы. То есть безалаберные, как он сам. За то и страдают, в то время как другие куют презренный металл и крепят могущество. Саша много жил с середины 80-х в Европе и США, не за деньгами и не за славой туда подавшись, а по причинам личным и по своей тяге к странствиям (учась во ВГИКе, весь Союз объехал). «Грин-карт» американская где-то валяется, но искать неохота и незачем. И картины там продавались хорошо. Но как продаст Саша картину за 3–4 штуки долларов, и галерейщик с контрактом у него на пороге – Саша покупает билет на самолет и летит в Душанбе. Потому что только в Душанбе он вспоминает, что наша земля – вся – вообще-то не рынок, а рай. Только надо на нее сверху поглядеть.

«Как вот этот француз», – Акилов показывает фотоальбом-календарь. 365 снимков разных уголков планеты Земля с вертолета. 365 видов рая. А на развороте, датированном 11 сентября – Саша купил альбом незадолго до гибели башен-близнецов на Манхэттене, – снимок двух фермерских домов в штате Огайо с крышами, снесенными ураганом.

Он верит в интуицию художника. В способность поэта что-то предвидеть. И потому не комментирует свои картины, в которых столько райской красоты и столько земной печали.

"