Posted 1 февраля 2016,, 21:00

Published 1 февраля 2016,, 21:00

Modified 8 марта, 02:13

Updated 8 марта, 02:13

Демограф Жанна Зайончковская

Демограф Жанна Зайончковская

1 февраля 2016, 21:00
Условия, в которых жили погибшие при пожаре на востоке Москвы работники швейного цеха, напоминали рабские: иностранцам приходилось спать и вести быт прямо на рабочих местах. А между тем уже объявлено, что за трагедией, унесшей 12 жизней, последует очередная волна облав на нелегальных мигрантов. Как изменились условия т

– Из-за пожара в швейном цеху уже пригрозили устроить серию рейдов по аналогичным предприятиям. Это показательная акция или необходимая мера?

– Такие ужасные происшествия с гибелью большого числа людей, к счастью, случаются не так часто. По-моему, такие рейды необходимы. На мой взгляд, подобные происшествия любых проверяющих проймут. Кроме того, в принципе легко понять, живут люди на рабочем месте или нет. Один человек может спрятаться, но целую группу скрыть крайне сложно. Другое дело, что не все такие «точки» известны: человека государству не перехитрить. Но это не значит, что вообще ничего не надо делать. Это чрезвычайное происшествие показало еще и то, что доступного жилья для мигрантов нет. Почему они там жили, причем с детьми? Это, извините, начало XVIII века, когда только зарождалась промышленность и люди были вынуждены держать ребенка возле станка. Поэтому нужны не только проверки, но и дешевое жилье. Кроме того, нужно наказывать еще и собственников. А если собственник может откупиться, то и рейды бесполезны.

– Насколько сложно выявлять такие точки, учитывая, что на них, как правило, закрывают глаза?

– Это должны контролировать ФМС и налоговые службы. С теневым рынком труда необходимо бороться. Причем не только из-за того, что люди уходят от налогов, но и из-за того, что это чревато гибелью работников.

– Как бороться с теневым рынком труда, особенно в условиях экономического кризиса?

– По мере возможности государство принимает какие-то меры в этом направлении. Но делать это эффективно сложно, поскольку много несовершенств в трудовом законодательстве. Например, если работник нанимается на работу, у него нет судебной ответственности за контракт. Заключается договор, допустим, с чернорабочим – тем же строителем или дворником. Вы же ему как бы ничего не платите, он не берет у вас орудия труда. Лопату на месте оставляет и, получается, ни за что не отвечает. Вы можете подписать с ним договор на год, а он через месяц найдет нанимателя, который будет платить ему на 200 рублей больше, и он к нему уйдет. Поэтому неквалифицированных работников очень сложно ввести в штат. Ведь если нанять мигранта законно по договору, нужно будет заплатить определенный налог за его наем. А если маленькое предприятие будет каждый месяц нести такие издержки, то скоро просто разорится. Получается, на не до конца решенные проблемы в законодательстве накладываются экономические, когда частая смена иностранного работника угрожает работодателю убытками.

– Условия, в которых жили и работали люди на швейной фабрике, похожи на рабские. Тем временем, по некоторым данным, в России может быть до миллиона трудовых рабов.

– Сложно комментировать эти данные, поскольку многое зависит от того, как именно считают этих трудовых рабов. Однако сгоревшие в цеху люди, действительно, если и не совсем рабами были, то точно полурабами. С другой стороны, они сами согласились на такие условия, такие заработки.

– Получается, такое своего рода добровольное рабство может быть выгодно самому работнику?

– Есть, например, в строительных организациях такие работники, которых не выпускают со стройплощадки, отбирают у них документы, пока они не выполнят какой-то объем работ. При этом им еще не всегда платят. Вот это рабство. Но сложно оценить, сколько таких людей. Причем такие вещи с людьми проделывают не только в России. Например, на овощных плантациях на юге Европы тоже есть такое. Временные работники приходят, у них отбирают паспорта, они живут в каких-то бараках. Деньги им выдают только в конце сезона, уехать они не могут. А делается это для того, чтобы не поднимать цены на овощи.

– Как у нас это становится возможным при таком жестком, по уверениям властей, миграционном контроле?

– Значит, он не такой уж и жесткий.

– Как изменилась ситуация с мигрантами в условиях кризиса?

– Учет миграционной службы более точный, чем у Росстата, поскольку он учитывает всех мигрантов, а Росстат только тех, кто получает разрешение на пребывание в России на срок до 1 года. А это меньшая часть мигрантов. Например, Росстат учитывает примерно полмиллиона прибывших в год, а статистика ФМС показывает 10 млн., не считая осевших в стране нелегалов. Так вот, по данным миграционной службы, поток иностранных граждан в прошлом году снизился на 15%. С одной стороны, им стало проще устроиться на работу, поскольку патент оформить легче, чем разрешение на работу. Но его цена резко повысилась: нужно сдать тест по русскому языку и истории России, получить медсправку, заплатить за патент – в Москве 4200 руб. в месяц. Все вместе в первый месяц – около 20 тыс. рублей.

– Какие мигранты – наши главные доноры?

– Важно не отпугнуть узбеков и таджиков. Потому что у нас в рамках СНГ практически не остается источников недорогой рабочей силы. В прошлом году рынок труда подпитали украинцы – их примерно 1 млн. приехало. Но этот источник не может быть неиссякаемым. Примерно столько же украинцев уехало работать в Польшу и в другие страны Западной Европы. Украинцы – такой ресурс, который будет востребован во всех странах. А наш ресурс, по крайней мере, на два ближайших десятилетия – это узбеки и таджики. Получается, все строгости, которые мы вводим, действуют именно против них. Выходит, мы ущемляем наших доноров. Ведь они, в конце концов, тоже могут проторить себе дорогу, например, в Корею, Китай.

"