Posted 30 апреля 2004,, 20:00

Published 30 апреля 2004,, 20:00

Modified 8 марта, 09:47

Updated 8 марта, 09:47

Виталий Вульф

Виталий Вульф

30 апреля 2004, 20:00
Виталий Вульф – известный переводчик зарубежной драматургии, открывший нашей сцене Теннесси Уильямса, автор книг о театре, ведущий популярной телевизионной передачи «Мой серебряный шар», представитель поколения 60-х. Его взгляды на театр и общество близки взглядам старшей генерации нашего искусства. Поэтому он – носите

– Вас радует наша театральная жизнь или огорчает?

– И не радует, и не огорчает. Во все периоды развития театра были основания для радости и были основания для огорчения. Думать, что все должно соответствовать твоему вкусу, было бы наивно. Но и говорить о том, что все безнадежно, – неправильно. Просто наступила другая театральная эпоха. Мое поколение выросло на театре Ефремова, Любимова, Эфроса, Товстоногова. Это была эпоха четырех гигантов. В театр ходили потому, что хотели не только развлекаться, но хотели познавать. Театр был источником и эмоциональной радости, и интеллектуального насыщения, был источником идей. Сегодня мы живем в эпоху абсолютно безыдейную. Идей нет в обществе, идей нет и у театральных деятелей. Появились так называемые модные режиссеры. Слово «модный» по отношению к театру в прежние времена носило отрицательный оттенок, а сегодня его смысл коренным образом изменился. Оно означает что-то позитивное. Хочу сказать о критике. Она сегодня далека от театральной реальности как никогда. Каждая газета сегодня имеет своего рецензента. И это похоже на Америку, Францию. Но наша критика не обладает таким влиянием на аудиторию, как американская и европейская. С мнением нашей критики ни театры, ни публика не считаются. Критика измельчала. Разве можно нынешних критиков сравнить, например, с Юзовским? Возьмите старую книжку Юзовского, и вы все узнаете о театре его эпохи. Из писаний нынешней критики вы ничего не узнаете. Вот Роман Должанский написал неприлично-бестактный текст о «Бесах» в «Современнике», поставленных Анджеем Вайдой. Можно не принимать спектакль, но способный критик не должен себе позволять так вольготно издеваться над крупнейшим художником, даже если у того неудача, и над театром, заслуги которого неоспоримо велики.

– Какие театры, на ваш взгляд, лидируют сегодня?

– Сегодня лидеров нет. Есть отдельные интересные спектакли. «Три высокие женщины», о котором писала ваша газета. Во МХАТе им. Чехова – «Копенгаген». Это глубокий спектакль по очень интересной пьесе, в которой прекрасно играют Олег Табаков, Ольга Барнет, Борис Плотников. Из коммерческих постановок можно назвать «Развод по-женски» в Театре им. Маяковского. А также спектакль этого же театра – «Карамазовы», который бестактно разнесла в пух и прах Марина Давыдова. Но не обратила внимания на то, что спектакль пользуется невероятной популярностью у зрителя. Хотя та же Марина Давыдова написала серьезную и умную статью о «Чайке» Петера Штайна. Была интересная «Чайка» на малой сцене театра Вахтангова.

– А как вы оцениваете художественную политику МХАТа, который так активно приглашает на постановки всю модную режиссуру?

– Во-первых, я не понимаю одного. Почему большая сцена работает только двенадцать дней в месяце, а восемнадцать простаивает? Новые спектакли в основном выходят на двух малых сценах. С Табаковым я всю жизнь был в добрых отношениях, хотя мы никогда не были особенно близки. Но у нас не было конфликтов, и мы всегда встречаемся очень по-доброму. Сейчас я вижу, как этот талантливый человек мечется в поисках каких-то идей. Ясно, что он хочет реформировать театр, ясно, что пытается сделать его посещаемым. Но настоящих идей нет. Вот у Ефремова были идеи. Но, правда, сегодня приходится слышать, что у Ефремова их не было. Это неправда. Первые пятнадцать лет, когда Ефремов руководил МХАТом, были замечательным временем, временем аншлагов. Последние годы у него ушли на реформаторство, которое ни к чему хорошему не привело, потом он болел. Но сказать, что в художественном смысле в ефремовском МХАТе не было ничего хорошего, – это заблуждение. «Три сестры» – его последний спектакль – был очень мощным. По мысли это был выдающийся спектакль. Сегодня такого спектакля во МХАТе нет. Я посмотрел «Мещан» в постановке Серебренникова и не буду сравнивать это с Товстоноговым, поставившим эту горьковскую пьесу в 60-е годы в БДТ. Потому что где Серебреников и где Товстоногов – это понятно каждому. «Мещане» – спектакль не ровный, не глубокий, хотя в нем превосходно играют Покровская, Мягков, смог бы сыграть Тетерева талантливый Назаров. Но рядом – слабые исполнители. И принцип режиссуры – «аттракцион», а не единая мысль, идея, пронизывающая великую пьесу.

– Серебренников поставил «Сладкоголосую птицу юности» Уильямса в вашем переводе. Вам нравится этот спектакль?

– Серебренников изуродовал «Сладкоголосую птицу юности», и у меня возник конфликт с театром «Современник». Я просто не узнал пьесы. Он вставил свои слова, в том числе мат. Вместо «мисс Люси» говорят «Люська». Изменилась тема пьесы. Идея. Я написал письмо Галине Волчек с просьбой дать текст, по которому идет репетиция. Когда мне его дали, я ужаснулся. И сказал, что это все неприлично. Если вас не устраивает перевод, закажите другому. Но вы взяли мой перевод. Тогда зачем дописали монологи, целые куски, исказили стиль? В общем, в результате я написал заявление о том, что прошу свою фамилию с афиши снять. Это единственная форма, в которой я мог высказать отношение к спектаклю, который я категорически не принимаю.

– Каковы ваши прогнозы по поводу театра? Что нас ожидает впереди?

– Режиссеров, определяющих театральную жизнь, сейчас очень мало. Мало умеющих ставить спектакли. Поколению Захарова и Волчек – 70. Только Немирович-Данченко мог поставить «Анну Каренину» в 79, а в 82 – «Три сестры». Второго такого примера я не знаю. Галина Волчек не ставит спектакли уже семь лет, а Марк Захаров ставит не так часто и охотнее приглашает на постановки других. Причины их «простоя» – усталость и нездоровье. Но главная причина в том, что они не знают, что делать. И эта причина лежит не только в театральной ситуации, она носит общий социальный характер. Как я уже говорил, в обществе нет больших идей. И это проявляется повсеместно. В музыке, в опере и в балете. Вот кричат «Ротманский, Ротманский!», а поднятый на щит «Светлый ручей» – не более чем приятный пустяк. Время Григоровича кончилось. Таких гигантов нет. На авансцену вышло новое поколение. И у него уже есть свои заслуги перед театром. Тот же Серебренников превосходно поставил «Пластилин». Карбаускис – «Копенгаген». Много достижений у Женовача в Малом театре. От этих режиссеров все же хочется ожидать театральных откровений. И неверно ставить вопрос о том, что будет дальше. Мы не можем пока на него ответить. Можем только сказать – хочется верить. И не думать, что это поколение – калиф на час.

"