Война с коронавирусом, дефицитом и... пациентами: реаниматолог описал свой опыт

Американский врач русского происхождения Евгений Пинелис делится в своем блоге впечатлениями от происходящего сейчас в реанимационном отделении одной из нью-йоркских клиник:

«Ныряешь в марево ковидной зоны приемного отделения. До этого заматываешься, как можешь в защитное барахло. Огромные фильтры ревут, гоняя воздух. Я полный профан в технике, но, когда что-то так ревет, сомнительно, что оно выполняет свою функцию. Дышу очень неглубоко, но сразу хочется зевать. Пациенту 74, диабет, ожирение, давление, астма. Курильщик. Насыщение 85 на 100 процентах кислорода сдирает маску, вырывается из рук двух резидентов. Когда он срывает маску, насыщение кислородом падает до 70.

Прибегает интубационная команда. Они жалуются, что у них почти не осталась защитного оборудования. Отдаем свое. По плану у них есть все, что требуется для безопасного интубирования. Анестезиолог отличный мужик. Часто болтали с ним в кафетерии. Полный жизнерадостный итальянец лет 55. Мне становится неуютно. Видно, что его никто не учил пользоваться защитным барахлом. Резидент замечает порванную перчатку. Анестезиолог матерится, меняет перчатки, снимает маску и очки. Наконец облачается и интубирует. Кажется он протер глаза. Уходя он говорит своим бруклинско-итальянским, достойным Сопрано: «Эмигрировали в великую страну, э». Соглашаюсь и иду мыть хлором свой одноразовый защитный костюм. Хорошо, что возле моего офиса есть небольшой открытый переход между зданиями с чудесным видом на центр Бруклина.

Звоню семье пациента сообщить про ухудшение, разговариваю с дочкой, узнаю, что мама тоже с температурой. Советую тестировать, стараюсь делать вид, что все нормально, но она все понимает. Плачет. Обещает подумать об отказе от сердечно-легочной реанимации у папы.

Следующий пациент полегче, но все равно требует вентиляции. Получаем для него разрешение на токализумаб, приедет утром. Самое страшное, что многие пациенты в полном сознании. Кто-то молится, пока мы готовим коктейль забвения для интубации.

В городе становится хуже. На улице слишком хорошо, гуляния. Вечеринки на набережных и пляжах. Кто-то поджог поезд или станцию метро, погиб машинист, есть раненые. После этого интервалы между поездами стали много дольше, народу в вагонах сразу стало масса. В магазине возле нашего дома обнаружили инфекцию у одного из сотрудников. Магазин закрыт. Люди подходят, толпятся у дверей, читают объявления, судачат.

В соседнем магазине хоть что-то хорошее. Пускают только десять покупателей единовременно. У кассы отметки на расстояние два метра. Зато неподалеку работает Макдональдс. Только на вынос, но это и близлежащая пиццерия заполнены народом.

***

У Довлатова было: «Любое унижение начальства - для меня праздник». Я много пишу о том, что у нас ничего не хватает. И это правда, хотя мы реально готовились. Но масштабов этого не представлял никто. Да и сейчас верится с трудом. Многим в медицинском сообществе представлялось, что все это азиатские дела. Некоторые основания не обращать внимания на паникеров у меня тоже были. Я пережил в Нью-Йорке пару ураганов и эпидемии (ха-ха) Эболы и таинственной Зики, которые впечатлительных горожан ввергали в невроз и панику. Ураганы были настоящие и один из них ударил по городу очень чувствительно. Но все равно, размеры паники и невроза в Нью-Йорке чаще не соответствуют реальности угрозы.

Мой ковидоскептицизм продолжался почти до конца февраля. Я смотрел на статистику из Южной Кореи, Китая, теплохода и видел, что да, болячка поопасней гриппа, но поражает много меньше народа. Четкой информации о мерах, принимаемых в Корее и Китае не было, но на теплоходе особой изоляции в начале не ввели, а заболело не так много. Да и контингент там обычно престарелый и больной. Мне не раз попадались пациенты с этих круизов и я был впечатлен количеством там медицинских ресурсов. Смертность в стандартном круизе тоже не нулевая.

Я понимал, что эти пациенты у нас будут, где-то уже были, но не думал, что их будет столько. Подозреваю, что администрации большинства больниц думали примерно также. То есть был план добавочных коек, закупок каких-то лекарств и оборудования, сворачивания плановых операций и прочего. Но масштабы этого представить было невозможно.

В постах я шучу, употребляю военную лексику, говорю о тылах и снабжении, но это - правда. Блок Интенсивной Терапии - это постоянное сражение против распадающегося из-за болезни организма. Это очень дорогие сражения, требующие большого количества ресурсов. В общем факт того, что заканчиваются лекарства, оборудования к сожалению не удивителен. Много лет мы жили с количеством критических пациентов икс, которым требовалось ресурсов игрек. Неожиданно икс полетел вверх по экспоненте и догонять его приходится в реальном времени. Это происходит во всех больницах НЙ в той или иной степени. У нас положение даже лучше, есть вентиляторы и ожидаются новые.

Про лекарство: четко доказанной фармакотерапии нет. Есть надежды на Тосилизумаб, Гидроксихлороквин с азитромицином, Калетру (комбинированный препарат против ВИЧ). Ни одно из этих лекарств не было проверено в клинических исследованиях пациентов с КоВид. Мы даем комбинацию хинина и азитромицина всем пациентам с изменениями в легких. У моих пациентов, тяжелых, требующих искусственной вентиляции или высокой кислородной поддержки, я чудес не заметил. Так как мы даем всем, то нельзя сказать, что было бы без них. Возможно, и я очень на это надеюсь, у пациентов с менее тяжелым течением, эта комбинация предотвращает переход в совсем тяжелое. И это лучшее на что можно сейчас надеяться. Острый Респираторный Дистресс Синдром - тяжелейшее расстройство функции легких, которое лечится тяжело при любом раскладе. Механизм, запустивший этот синдром, зачастую не так важен. Когда пациентов с этим синдромом единицы, мы можем использовать высокотехнологичные виды терапии, что-то пробовать, подходящее по патофизиологическим критериям. Когда таких пациентов десятки речь об этом уже не идет. У всех этих пациентов к легким приделано остальное тело, на которое также влияет вирус и само по себе критическое заболевание. Поэтому рассчитывать на чудесные излечения не приходится. Любой успех - огромный труд множества людей и не только врачей.

Самое страшное, что я мог представить в своей жизни - недостаток аппаратов ИВЛ. Отказывать задыхающимся людям в кислороде не хочет никто. Повторяю, пока они есть, их срочно делают, их собирают с миру по нитке. Разговоры о вентиляции двух, трех и больше пациентов идут не от хорошей жизни. У двух здоровых людей одного возраста, размера и пола примерно одинаковая функция легких. У пациентов с поражением легких это не так. Точно оценить уровень поражения невозможно. Так что мы к этому готовимся, но надеемся, что не доведется.

***

После кровавого воскресенья, мы смогли как-то вернуться в новую норму. Коек реанимационных осталось совсем мало, идут разговоры о переоборудовании пространств под ковидные блоки интенсивной терапии, как в Италии. Несколько успехов у молодых пациентов, добыли очередную дозу ремдесивира, ждем доставки сегодня. Теперь его дают только для детей и беременных, так как слишком много запросов. Надежды на него какие-то немыслимые, а мы даже не знаем действительно ли он работает. Результаты исследования в конце апреля. С нашим пиком в начале до середины не слишком помогает. Несколько опытов с Тосилизумабом, смотрим, ждем. Витами Ц вернулся на арену.

Первые успехи, физиотерапия и прогулка пока по комнате у молодой женщины, снятой с ИВЛ. После этого день уже не выглядит таким страшным. Некоторые пациенты соглашаются лежать на животе. Это помогает, как минимум задерживает необходимость вентиляции.

Немного про этот вирус. Я не очень впечатлительный, я стажировался в ожоговом отделении, работал в больнице с высоким уровнем травмы. Туда везли огнестрелы, ножевые, автокатастрофы. Ими, конечно, занимались больше хирурги, но мы иногда помогали процедурами, не слишком благосклонно принимаемыми советами, койками наконец при массовых травмах.

Мой друг Дэвид как-то сказал, что реанимация - это терапия на кокаине. С Ковидом у нас сейчас реанимация на кокаине и стероидах. Тяжелое течение у пациента с ковидом, как река с порогами высокой сложности. Только мы даже без байдарок в плане работающей проверенной терапии. Настройками вентилятора, которые нужны для этих пациентов, дабы удержать кислород на достойном уровне я пользовался считанные разы за почти десять лет работы в реанимациях. Вирус прямо или за счет иммунного ответа может поражать почти все органы. При этом большинство пациентов в полном сознании и их очень сложно заставить спать. Заставить спать не потому, что это удобно врачам или медсестрам, а потому что, если они не спят, терпеть такую вентиляцию страшно неприятно, и пациенты начинают с ним бороться, иногда выдергивают трубки и катетеры, которые приходится возвращать на место экстренно и с риском для персонала. Первыми у нас заканчиваются капельницы с седативами, пациенты просыпаются, борются с вентилятором, медсестрам приходится облачаться, находить по сусекам запасы. Фармакологи придумывают схемы, способные хоть как-то продлить действие лекарств. Пользуемся почечной недостаточностью. Раньше это было причиной не давать определенные седативные препараты, так как удлинялся период действия. Теперь это плюс. Выведение пациентов с вентиляции также набивает массу шишек, а каждая ошибка и необходимость возврата - риск для многих.

Теперь о чем-то абсолютно ином. Огромное спасибо за поддержку. Я не успеваю отвечать всем, простите. Но я действительно это ценю. Я получаю предложения помощи от незнакомых людей, они находят возможности послать защитное оборудование в больницу, другие врачи тоже это видят. И это невероятно здорово. Спасибо. И спасибо за ежедневные аплодисменты в семь вечера. Это необычное ощущения, когда слышишь трещотки, аплодисменты лай собак и, выглянув в окно, видишь почти пустые улицы...»