Posted 31 января 2011,, 21:00
Published 31 января 2011,, 21:00
Modified 8 марта, 02:13
Updated 8 марта, 02:13
Федеральный судья в отставке Сергей Пашин
– В своих выступлениях вы называете судебную реформу деформацией судебной системы. Почему?
– Потому что реформа и контрреформа идут параллельными курсами. Косметическим ремонтом нашу судебную систему делают похожей на европейскую, чтобы создать хороший имидж на Западе. Но все новшества нейтрализуются старыми технологиями работы, чтобы суды оставались управляемыми и обеспечивали интересы бюрократии. Отсюда и деформация – изменение формы без изменения сути. Есть объективные показатели того, что никакой модернизации в судебной сфере не происходит: доля оправдательных приговоров – менее одного процента, тюремное население уже много лет колеблется в районе 800–900 тысяч.
– Исполнительная власть опасается независимых судов?
– Она не опасается. Она не представляет, как могут суды быть независимыми. В России судебная власть никогда не была соперником режима, никогда ему себя не противопоставляла. И поэтому режим считает суды своей частью. Председатели судов и их заместители входят в номенклатуру и легко путешествуют по властным креслам.
– В какой мере наши суды реформируемы?
– Это зависит от политической воли, которая могла бы проявиться в расширении компетенции суда присяжных. Надо, чтобы присяжные рассматривали не 1200 дел в год, а каждый обвиняемый, кому грозит лишение свободы, мог требовать рассмотрения дела с участием присяжных. Есть множество статей, которые не подпадают под компетенцию суда присяжных. Например, убийство из ревности. Нужно восстанавливать ту логику, которая была в царской России, – привлечение граждан к вынесению судебных решений. Мировых судей можно было бы выбирать из числа людей, которые ни к милиции, ни к судебной системе отношения не имели. Кстати, закон позволяет, чтобы мировых судей избирал народ. Но сейчас ни в одном регионе граждане за мировых судей не голосуют.
– А если всех судей уволить и назначить новых?
– Это была бы судебная революция. Как в Германии, когда они присоединили пять восточных земель. Они уволили всех судей и не допускали к сдаче экзаменов бывших партийных работников. Но мы такую возможность упустили. Так надо было делать в начале 1990-х.
– Если судей выбирать из народа, в какой мере они будут профессиональны?
– В достаточной. Только их профессионализм будет другой – правовой, а не карательный. Во времена Хрущева уже был партийный призыв в судьи. Вызывали доцента юридического вуза в партком и говорили: будешь судьей. Если провести честный конкурс на должности судей, туда пойдут многие честные люди.
– Но суды могут попасть под контроль местной мафии. Как в Кущевке Цапок возьмет и сделает себя судьей.
– Где-то так и получится, но далеко не везде. Надо продумать механизм очищения. Честные конкурсы, честные комиссии, которые будут проверять претендентов. Это трудоемко, но исполнимо.
Фото: АНАТОЛИЙ МОРКОВКИН
– Пока суды такие, какие есть, как в них гражданину защитить свои права?
– Правосудие по большей части – конвейерное. Если в деле не заинтересована властная структура, есть надежда, что дело будет рассмотрено правильно, пусть с волокитой и нервотрепкой. А если заинтересована власть, нужно обращаться к правозащитникам, которые своими средствами привлекут внимание к делу. Когда привлечена общественность, в некоторых случаях суд ведет себя показательно нормально. Другой ход – искать властного спонсора, чтобы создать противовес. Еще одна возможность – хороший адвокат, который знает все ходы и выходы.
– Адвокат не для того, чтобы выступить с речью и доказать, что человек не виновен?
– Нет, конечно. Задача адвоката – привлечь административный ресурс, задействовать своих знакомых. А речь – это только для суда присяжных.
– В какой мере распространена ситуация, когда приговор повторяет обвинительное заключение?
– Судья всегда на стороне следствия. Обычно прокурор передает судье дискету с текстом обвинительного заключения, и потом приговор выходит с теми же грамматическими ошибками. Но есть много судей, которые понимают, что занимаются безобразием. Такие судьи, если на них не давят, вынесут обвинительный приговор, но сделают его очень мягким. Например, виновен, но наказание в пределах отбытого. Большинство судей – не отпетые изверги, но они не хотят лишиться должности. Надо понимать, чего в суде можно достичь и чего нельзя.
– Вы сказали, что доля оправдательных приговоров – меньше процента. А сколько сидит невиновных?
– Статистики нет. Есть разные оценки. Правозащитники и адвокаты говорят о 30% невиновных, которые сидят. На Западе доля оправдательных приговоров – 15%. Считается, что если она опускается ниже 10%, то система – прогнившая, несправедливая.
– Председатель Мосгорсуда Ольга Егорова в недавнем интервью заявила, что «когда слово милиционера против слова гражданина, мы верим милиционеру», потому что милиционер – должностное лицо. Насколько это законно?
– Это незаконно, потому что нет доказательств, имеющих заранее установленную силу. От этой логики отказались еще в 1864 году во время судебной реформы Александра Второго. Но распространено это повсеместно. Так проще. Иначе надо разбираться в деле, выслушивать аргументы. А тут можно сказать: милиционер прав, а ты – всегда не прав.
– Что с этим делать?
– Я пять лет учил молодых судей, повышал их квалификацию. А потом они мне жаловались: вы объяснили все правильно, но нам за эту правильность дают по башке. Вот так.
– Зарплаты многих судей превышают сто тысяч рублей. Как это повлияло на судейскую коррупцию?
– Да, зарплаты судей выросли радикально. Я в 2000 году зарабатывал шесть тысяч рублей, причем 40 рублей мне доплачивали за степень кандидата наук. А сейчас федеральные судьи получают в районе ста тысяч рублей в месяц и ежегодные премии до миллиона и больше. Но на снижение коррупции рост зарплат не повлиял никак. Коррупция живет по своим законам. Зарплаты повлияли на послушность, которая возросла многократно. Судья не хочет терять деньги и льготы.
– Смерть в СИЗО лишенных медицинской помощи Сергея Магнитского и Веры Трифоновой сделала судей более гуманными?
– На судебную систему это не повлияло. Судьи отвечают за выполнение уголовной политики. И тех, кто отказывается продлевать сроки пребывания под стражей, наказывают.
– В какой мере приговор по делу Ходорковского можно считать образцом для раскулачивания других предпринимателей?
– В деле Ходорковского и Лебедева прокуратура опробовала новый механизм изложения обвинений: описание деяний, которые в момент совершения преступными не были, а теперь стали. Прокуратура отработала систему доказывания, научилась писать заключения так, чтобы суд их принял. Это очень важный опыт. А так как аналогичные деяния совершили многие, то теперь все они на крючке. И будут понимать: надо вести себя тихо, отстегивать деньги в избирательные фонды.
– Как повлияет на судебную систему превращение милиции в полицию?
– Мало повлияет. На милицию или полицию влияет критерий оценки. Сейчас прекращение дела считается браком. Если дело возбуждено, оно должно дойти до суда и завершиться обвинительным приговором. Так говорится в ведомственных приказах.
– Когда же начнется реальная судебная реформа?
– Не раньше, чем завершатся выборы. А пока главное – управляемость.