Владимир Меньшов

– Владимир Валентинович, с чем связана ваша политическая активность?

– Политикой и общественной деятельностью я действительно занимаюсь очень давно. Но, к счастью, пока ко мне ничего не прилипло. Во всех смыслах не прилипло, я в первую очередь грязь имею в виду. И занимаюсь политикой я не по свой воле. Чаще потому, что меня втягивают, просят помочь, а я не могу отказаться. Мне все время кажется, что это мой долг, тут важны мои решения. И потом, если тебе сами предлагают... Хотя я действовал последовательно – сначала соглашался практически на все, потом на меньшее, а теперь почти ни на что не соглашаюсь. Меня знали, и мой «Оскар», наверное, имел какое-то значение. В итоге я приобрел хороший опыт для того, чтобы снять кино про политическую жизнь, потому что политиков я увидел во всех вариантах.

– И что же вы увидели?

– Я увидел, что политика – это театр. Каждый политик играет свою роль. Но кто-то просто доводит ее до конца, кто-то проваливает, а кто-то получает «Оскара». Я увидел, что это не та область деятельности, куда вообще надо вкладывать душу. Ну, по крайней мере, для меня это так. Это вообще и опасно, и обидно… «Да не дай Бог!» – подумал я. И порадовался, как меня счастливым образом это все обошло. В общем, я узнал политику, но не влип, и в этом смысле я счастливый человек.

– А когда вы вступали в КПСС, вы делали это искренне?

– Я никогда не был антисоветчиком в строгом смысле этого слова. Даже с некоторой неприязнью к ним относился. Я был такой ползучий диссидент, как все мы тогда. С анекдотами, с разговорами о том, что делается, что «они все вообще думают»! Но в заявлении о вступлении в партию в 1984 году я достаточно честно написал, что хочу быть активным членом общества, а вне партии занимать активную позицию невозможно. Это была реальность, которую я имел перед собой и которая меня тогда, честно говоря, не очень угнетала. Но, кстати, меня в партию с ходу и не приняли. Когда у меня закончился кандидатский срок, я сдавал картину «Любовь и голуби». И от меня потребовали вырезать все сцены «с участием» бутылки. По сути, вынуть всю линию дяди Мити в исполнении Юрского. Разумеется, я отказался это делать. На что секретарь партбюро мне сказал: «Или сделаешь поправки, или насчет партии мы сильно подумаем!» «Ну, подумайте!» – дерзко ответил я. Вообще тогда уже вся эта идея партийного воздействия была сильно скукожена и дошла до своего предела. Не было авторитетов, уже не было такого человека, который бы мог сказать: положи партбилет на стол! Даже если кто-то это говорил, то сам он при этом опускал глаза. В то время только предательство Родины могло послужить основанием посмотреть в глаза и сказать: «Подлец, положи партбилет на стол!» Мы же тогда понимали идиотизм отдельных решений Политбюро. Ну, что такое война с алкоголизмом в фильме «Любовь и голуби»? Как это воплотить? Но до идиотизма все-таки доходило. Показывали по телевизору Чапаева, но без сцены его запоя. Из «Петра Первого» бутылки вырезали.

– А какие чувства у вас вызывает сегодняшняя коммунистическая партия?

– Смешно сказать, но коммунисты сейчас точно такие же диссиденты, какими в прошлые времена были антисоветчики. Я не говорю, что они особо искренние. Искренних политиков не бывает, и коммунисты в этом смысле не исключение. Но по сравнению, ладно, например, с той же ЛДПР коммунисты искренние. Это все-таки люди, вызывающие огонь на себя. Сегодня быть членом этой партии значит иметь жутко осложненную жизнь! Тут одно только давление среды чего стоит: «Ах, так ты коммунист! Так ты за ГУЛАГ?..» Это непросто. И в такой вот непростой ситуации они прожили, они выжили и, в общем, сумели в ельцинские годы противостоять очень многим крайним и несправедливым решениям, которые не приняли только потому, что приходилось считаться с коммунистами.

– А по-вашему, в сегодняшней жизни есть место для справедливости?

– Не знаю. Я знаю, в чем была несправедливость жизни прежней, но в чем справедливость нынешней – не знаю. Когда я читаю сообщение о том, что господин Абрамович строит себе очередную яхту, и о том, сколько она стоит, когда я читаю о гуляниях в Куршевеле, то я не могу понять, а как мы дальше будем все вместе жить? Это смертельно тяжелая ситуация, потому что если мы это заложили в фундаменте и собираемся на этом фундаменте дальше строиться, то я не знаю… Мне кажется, люди сегодня достаточно равнодушно вымирают, но не принимают участия в этой жизни.

– А как надо принимать в ней участие? Митинговать, игнорировать выборы?

– Все формы исчерпаны, мы все это уже видели. Возможно, еще не задеты только самые глубинные точки. Как вот, например, проснулся народ, когда была ситуация с монетизацией льгот. Тогда выяснилось, что какие-то остатки пассионарности в нас еще присутствуют. В принципе еще есть, за что бороться. Ведь все эти реформы так до конца и не осуществлены. И мне кажется, что люди во власти боятся сделать решительный шаг. Потому что, например, проведение реформы ЖКХ может привести к тому, что четверть страны просто вымерзнет. Вдумайтесь, в стране, где большую часть года минусовая температура, отопление будут отключать за неуплату. Это же значит приговорить человека к смерти! У нас не Флорида! А как ты можешь заплатить, если ты, скажем, педагог? Да, ты работаешь, но у тебя муж ушел, двое детей и зарплата такая, что только на питание с трудом хватает. И вот такую семью могут обречь на замерзание в нетопленой темной квартире. Пока на эти шаги массово не решаются, потому что слава тебе, Господи, Бог за нас. Вот правительство не за нас, а Бог за нас. Да и цены на нефть пока позволяют избегать драконовских мер.

– Может быть, все не так плохо, откуда такие пессимистичные взгляды на жизнь? Где вы черпаете информацию?

– Во всяком случае, не из телевидения. Но есть немало печатных изданий, которые подробно и серьезно анализируют политику в стране. И вектор движения этой политики направлен в сторону все большего прижимания к ногтю бедняков и среднего класса, то есть большинства населения. Ну, ведь если вы хотите осуществить реформу ЖКХ, то тогда проведите ремонт всех домов, доведите их до идеального состояния и только потом передавайте жильцам. Когда этот дом 25 лет стоит без капитального ремонта, а его широким жестом отдают жильцам, то это, по меньшей мере, цинично. Как они теперь должны содержать его? Я твердо убежден, что ни одна из реформ до конца не продумана, не выверена. Сначала реформы должны были вывести нас на тот уровень заработной платы, которая бы позволяла для начала оплачивать коммунальные расходы. Ну, нельзя же так – сегодня средним классом уже считают тех, у кого ежемесячный доход десять тысяч рублей! А цены-то все время растут! Те же коммунальные услуги, бензин… Я просто в недоумении.

– Сегодня многие делают прогнозы о том, кто придет после Владимира Путина, станет его преемником. А вы можете назвать свою кандидатуру?

– Мне кажется, оскорбительна даже сама постановка вопроса. Потому что при таком раскладе мы все становимся быдлом, ибо раз есть преемник, значит, нам его назначили. Для меня унизительно такое понимание моего общества и моего народа.

– И все-таки если кандидат будет предложен, то за него проголосует большая часть населения, вы же это понимаете…

– Я с большим нетерпением жду развития событий. Меня потрясает фантастическая популярность нашего президента. Я хотел бы каждого из 70%, поддерживающих его, спросить: а что именно вас так в нем восхищает? Боюсь, что в процентах пятидесяти я услышу – ну, это же не Ельцин! И это свидетельствует о нашей политической культуре. Мы обязательно должны самовоспитываться и дорасти до того, чтобы каждый рассмеялся в ответ на вопрос: а как вы думаете, кого нам назначат президентом? И отвечать каждый должен: что же вы какое-то идиотство спрашиваете! Кого выберем, тот и будет!

– И когда, по-вашему, наступит такое время?

– Да, может быть, и никогда не наступит! Сейчас нам дана демократическая передышка, правда, некоторые считают, что она уже кончилась. Я еще иногда читаю остро-критические статьи про Путина и его администрацию. Причем читаю не в запрещенных и не в маргинальных газетах, значит, кому-то это еще разрешается. Хотя я вижу, как многие уже попритихли, поприжали хвосты и уши. Но пока еще есть возможность высказываться, есть возможность услышать. Кто хочет – услышит… Но, к сожалению, многие не хотят слышать. И потому предпочитают черпать информацию из телевидения. А телевидение под строгим контролем, тут уже не погуляешь...