Главный редактор радио «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов

– Алексей Алексеевич, в дни юбилеев традиционно говорят о победах и достижениях, тем более что они у вас, как говорится, налицо…

– Скорее, на ухо.

– …Но есть ведь что-то, чего вам пока не удалось добиться?

– Окончательно еще ничего не удалось, и впереди еще длинная, веселая сумбурная жизнь. Например, нам еще все-таки не удалось стать реально общероссийской станцией по охвату. Если по материалам мы давно уже не просто московская станция, то борьба за распространение на территории РФ носит для нашей станции исключительный характер. Так, после пожара на Останкинской башне все радиостанции вернулись на башню – кроме «Эха Москвы». А в 2000–2001 годах часть наших партнеров в регионах стали отказываться от контрактов с нами. Формальной причиной было то, что доходы от музыкальных станций больше. Но неформально ребята говорили, что на них давят губернаторы. «Эхо», мол, станция, которая борется с Кремлем. А как раз в это время развивалась история вокруг группы «Медиа-Мост» и Владимира Гусинского. Тогда мы потеряли городов сорок. И нам теперь приходится очень тяжело восстанавливать свои позиции через Федеральную конкурсную комиссию. Скажем, мы раз пять выходили на Новосибирск и пять раз проигрывали музыкальным станциям, которые образовывались буквально накануне конкурса и даже не имели своего бренда. Я не думаю, что это случайность. Я думаю, что это в определенной степени политика. Не получается у нас и создание мультимедийного СМИ. Конечно, формально у нас есть и свой сайт, и «Эхо ТВ», но прорыва в понимании, что это новое СМИ двадцать первого века, у нас пока нет. Это самая амбициозная задача на сегодняшний день. На самом деле не удается больше, чем удается. Планы у нас наполеоновские, а шаги пока бонапартовские.

– Вы сказали, что из-за «истории с Гусинским» радиостанция лишилась региональных партнеров. Но сейчас у вас вполне солидные акционеры – государственный «Газпром». Неужели они не помогают вам?

– С Гусинским было так: он никогда не слушал «Эхо», и это сильно помогало в работе. У нас однажды был случай. Я еду по Москве, и он тоже в автомобиле. Он звонит мне и спрашивает, что новенького происходит. А у меня включено радио, и я начинаю с опозданием на одну новость пересказывать эфир «Эха Москвы». Он слушает меня, а потом говорит: «Как много ты знаешь…» А что касается «Газпрома», то мои опасения, что акционеры будут вмешиваться в информационную политику, не оправдались. Не мешают, но и не помогают. Я несколько раз приходил и просил: ну помогите, чтобы нас в Останкино вернули, чтобы в комиссии к нам относились посерьезнее. Мне ответили – сами справляйтесь. Вы самостоятельные, вы прибыльные. Это логично, но обидно.

– Сейчас часто со сменой владельцев СМИ меняются и сотрудники редакций. А как вам, несмотря на смену владельцев, удается сохранять столько лет команду? Есть какая-то военная тайна?

– Есть военная тайна. Готов открыть. Когда в 1994 году случился «черный вторник» – кто забыл, напомню: тогда резко упал рубль – у нас оставалось всего два инвестора: одни чикагские банкиры и неизвестный нам тогда Владимир Гусинский. Банкиры давали много денег, но оставляли за собой право назначать главного редактора. Гусинский давал раза в три меньше, но был согласен на то, чтобы главный редактор избирался собранием журналистов и утверждался собранием акционеров. Это делалось как раз для того, чтобы хозяин не мог просто пинком вышибить главного редактора и назначить верного ему человека. И с тех пор эта процедура остается в нашем уставе. Скажу, что когда за своей спиной чувствуешь и доверие коллектива, и доверие акционеров, то ты свободен в редакционной политике. И ни Гусинский, ни «Газпром» не пытались поменять устав. Вот такой у нас секрет.

– А вы вообще жесткий менеджер?

– Да, менеджер и должен быть жестким. Когда установлены общие правила, то задача менеджера эти правила соблюдать самому и заставить соблюдать их других. Все люди творческие, великие и разные, и все хотят выйти за рамки. Слово «заставить» здесь центральное.

– Это удается?

– Ну конечно нет! Но тогда наступают санкции. Мои санкции прозрачны: никто ни разу не обжаловал мои решения. Потому что я справедлив. Справедливость состоит в том, чтобы соблюдать договоренности. Мне кажется, что именно этого не хватает нашему любимому государству – договоренности меняются. Не надо выходить за рамки. Давайте мы их установим, в том числе и этические. У нас, например, есть правило не комментировать гостя «в спину». То есть если сегодня у тебя в эфире был человек, а ты потом делаешь комментарий, что он дурак, то это запрещено. Завтра – пожалуйста. Сегодня ты мог бы ответить ему лично. И Андрей Черкизов однажды такое себе позволил. Я был с ним согласен на все сто, но правило есть правило. В результате он был оставлен на месяц без работы, а значит, и без зарплаты. При этом он уважаемый человек, и его отсутствие понизило рейтинг станции, но правило для всех. В том числе и для меня. Знаете, в 2001 году с нами очень хотели повторить историю НТВ – расколоть коллектив. Не удалось именно потому, что все знают правила игры. Зачем им менять главного редактора, когда тот соблюдает все договоренности: зарплаты растут, репутация «Эха», а значит, и каждого журналиста растет. Вот мы так справедливой группой и продержались.

– Пятнадцать лет назад на кухнях люди слушали «Эхо Москвы» и «Свободу». Сейчас и названий всех станций не вспомнишь.

– Мы живем в конкурентном мире, и сегодня у нас много конкурентов. Им по рейтингам и по качеству передач до нас далеко, но мы понимаем существование угрозы. Но конкуренция не всегда бывает честной. Тот же «Маяк 24» имеет льготу по распространению, они могут меньше думать о рекламе. Если они получают государственные субсидии и одновременно борются на рекламном рынке, занимаясь на самом деле демпингом, то это неправильно. «Свобода» тоже не озабочена поиском рекламы – ей легче. Опять конкуренция не очень честная.

– У «Свободы» тоже государственные субсидии.

– А между прочим, в основном против нас играют государственные станции. «Свобода», «Голос Америки», Би-би-си – с одной стороны. «Маяк» и «Радио России» – с другой стороны. У нас репутация, у них субсидии.

– А дома вас слушают? Делают замечания?

– Семья, конечно, слушает. Особенно пятилетний сын. А жена тоже работает на «Эхе». Когда мы только собирались жениться, я сказал ей, что единственное, что может нас рассорить, это если через тебя сотрудники «Эха» попытаются на меня нажимать, а они попытаются. Потому о работе мы не говорим. А сын в первую очередь слушает рекламу – самое яркое, что есть. Во-вторых, конечно, папу. И детские всякие передачи, там, где он сам записывал отбивки и заставки. А так у нас дома радио фоном всегда включено. Возится с какой-нибудь железной дорогой и вдруг прибегает: «Папа-папа, у тебя сегодня будет Явлинский!» Как Явлинский, откуда Явлинский? Звоню, мне сообщают – да, пригласили Явлинского.

– До радио вы двадцать лет преподавали в школе. Этот опыт пригодился?

– Это безумно помогает. Мне приходилось заниматься примирением интересов учеников, родителей и учителей. А это компромиссы, поиски выхода из локальных конфликтов. Я абсолютно уверен, что любой хороший классный руководитель это отличный менеджер. Двадцать лет работы в школе стали очень сильной школой для меня. Потом, профессия учителя схожа с профессией журналиста: вы знаете то, что пока еще не знают другие, и вы должны это до них донести.

– С учениками часто встречаетесь?

– Почти нет. Здесь кто-то работает. Кто-то стал известным человеком. Вот, например, Михаил Задорнов, бывший министр финансов, учился в моей школе, когда я там был учителем. Иногда кто-то звонит, приходит, но специально не пересекаемся.

– А сегодня вам легче работать, чем десять лет назад?

– Свободы стало ощутимо меньше, и тому есть совершенно объективные факторы. Индустриальный комитет, в который я вхожу, и Союз журналистов России недавно провели мониторинг законодательства. За минувшие пять лет было принято чуть больше сорока поправок, которые затрагивали интересы СМИ. Все они ограничивают деятельность СМИ, и ни одна не расширяет их права! Потом резко возросло количество убийств журналистов и резко упало раскрытие таких дел. Государство не так активно ищет убийц журналистов, как ищет убийц депутатов, а напрасно. И наконец, судебная практика в регионах показывает, что если журналист вступает в конфликт с властью, то он всегда проигрывает. Общая площадка свободы прессы за эти годы уменьшилась. Площадка «Эха» не уменьшилась. Я работаю так, как считаю нужным, – у меня ограничения минимальные. Как было в 1998-м, так осталось и в 2005-м – я тот же главный редактор.