Михаил ФЕДОТОВ

В минувшую пятницу мы с президентом Владимиром Путиным выступали на тему свободы прессы в России. Он – в Колумбийском университете, а я – на конференции «Законодательство о СМИ и права человека в международном контексте», организованной фондом имени Аденауэра, фондом ИНДЕМ и Союзом журналистов России (СЖР). Ему, конечно, нет никакого дела до того, что говорили участники нашей дискуссии. Нам же, напротив, очень важно уяснить, как понимает глава государства путь России к свободе прессы.

Президенту был задан вопрос: «Многие ваши критики вас обвиняют в ущемлении свободы слова в России, и я хотела бы знать, как вы им ответите?»

Президент ответил: «Очень просто: у нас не было никогда свободы слова в России, так что я не очень понимаю, что можно попирать». Этот тезис я уже слышал несколько лет назад на Всемирном конгрессе русской прессы из уст Глеба Павловского, объявившего тогда, что только с приходом Путина началась настоящая свобода. Впрочем, сам президент не был столь категоричен, признав, что все-таки «в начале девяностых годов у нас наступил ренессанс свободы», хотя это «по-разному понималось в обществе, и прессой тоже».

Скажу больше: свободу прессы и сейчас понимают у нас по-разному. Одни, например мэры, считают свободой возможность тратить бюджетные деньги на пропаганду собственного «я» в подконтрольных телекомпаниях. Другие, например губернаторы, – сажать неугодных журналистов в тюрьму. Третьи, например президенты, – вытаптывать независимые от них СМИ. Четвертые, например медиамагнаты, – почитать работающих у них журналистов холопами, а собственные СМИ – мегафоном для нашептывания в начальственные уши.

Президент сказал: «Мне кажется, что свобода – это и возможность высказывать свое мнение, но должны существовать определенные ограничения, изложенные в законе». Конечно! Но разве у нас нет Закона о СМИ 1991 года, который как раз гарантирует свободу выражения мнений и устанавливает ограничения, главное из которых – нельзя использовать СМИ для совершения преступлений? Другое дело, что сильные мира сего не желают исполнять требования этого закона, например, о государственной защите журналиста как лица, выполняющего общественный долг.

Вспомнил президент и о том, как во время теракта на Дубровке «одна из телевизионных компаний в нарушение правил, я вам скажу честно, дала взятку рядовому охраннику порядка на улице, пробралась на крышу здания и транслировала в прямом эфире начало штурма здания». Он поддержал инициативу Индустриального комитета, предложившего «определенные правила, в рамках которых пресса должна функционировать в критических ситуациях». Как мне ничего не известно про охранника-взяточника, так, видимо, и президенту – о том, что еще за год до создания Индустриального комитета СЖР принял Этические принципы поведения журналистов, освещающих теракты и контртеррористические операции. Да только нет дела до этих принципов тем телекомпаниям, которые внемлют лишь указаниям Кремля. Вот и получилась накладка с прямой трансляцией.

Затронул президент и тему экономической самостоятельности СМИ, заметив, что если пресса «полностью монополизирована двумя-тремя денежными мешками, то это – не свобода прессы, а свобода защиты корпоративных интересов». И точно: самый большой «денежный мешок» – это бюрократия, распоряжающаяся государственными СМИ, «мешок» поменьше – аффилированные с ней медиамагнаты. Для всех остальных, не- зависимых от властей СМИ теперь не нужно и «мешка». Достаточно кулечка.





Автор – министр печати РФ в 1992–1993 гг., секретарь Союза журналистов России.