Социолог Александр Ослон

– Какова сегодня реальная социальная база российской оппозиции?

– Здесь главный индикатор – отношение к Путину. Все недовольные политическим устройством государства сосредоточены в ответе «Оцениваю деятельность президента негативно». И эта цифра устойчиво держится на уровне 10%, тогда как доверяют Путину полностью или отчасти 82%, а положительно оценивают его деятельность на посту главы государства – 87%. При этом нужно посмотреть, в какой мере среди участников, например, прошедшей недавно конференции «Другая Россия» поддерживается радикальное недовольство. То недовольство, которое доведено до готовности выйти на улицу. Я думаю, что большинство недовольных Путиным от точки кипения далеки.

– Каковы шансы оппозиции на выборах в Госдуму в 2007 году?

– Общие тенденции таковы, что шансы невелики у любой оппозиции – и коммунистической, и либеральной. Оппозиция должна выходить на сцену и зажигать зал, мотивировать на поступок проголосовать за себя. Должно быть содержательное зерно, и вопрос в существе, а не в форме и громкости этого обращения. А есть ли сегодня что-то, что могло бы попасть в резонанс хотя бы с частью зала? Может быть, я глуховат, но я не слышу. И население, если судить по нашим опросам, тоже не слышит такого сигнала.

– А насколько сегодня в массовом сознании дискредитированы либеральные идеи?

– Основная масса населения от понимания этих идей далека и воспринимает их как впечатления и воспоминания о людях, которые их озвучивали. Поэтому говорить о дискредитации идей нельзя. Либерализм ассоциируется с девяностыми годами – годами невроза. Воспоминания о нем мучительны. Как только говорят о либеральных идеях, возникает ассоциация с Гайдаром, Чубайсом, Немцовым – людьми, на которых лежит печать вины, пусть и приписанной им.

– Значит, нужно ждать, пока про этих людей забудут?

– Можно пойти другим путем. Например, либералы прекращают говорить о том, что они либералы, употреблять связанные с этим слова. И тогда это клише к ним не приклеивается. Нужно иметь в виду, что когда либералы общаются между собой, то для них такие понятия, как права и свободы, честные выборы, рыночные отношения – это позитивные постулаты. Но когда они обращаются к населению, доля сочувствующих очень невелика. И получается, что они говорят «в вату».

– Почему «Единая Россия» сейчас так популярна? Говорят правильно?

– «Единая Россия» ничего не говорит. Про нее вообще неизвестно, что это за партия, либеральная или державная. Их выступления – это информационный шум, который оценивается позитивно по той простой причине, что большинство населения позитивно оценивает деятельность и личность президента Путина, а «Единая Россия» – это продолжение его личности. Чтобы о чем-то говорить, надо иметь мировоззрение. Сейчас оно только создается, и обсуждаемая сейчас «суверенная демократия» – это один из вариантов. «Единая Россия» занята поиском идентичности, чтобы ее смогли отделить от президента и отличать как самостоятельный объект. Они очень много занимаются бытовыми вещами – что-то строят, чистят, помогают селу. Тогда как те же либералы ничем, кроме теоретических идей, не выделяются и витают в абстрактных сферах. Кто-то, конечно, интересуется этим. Но их – капля в океане.

– Вы упомянули о «суверенной демократии». Вокруг этого термина в околокремлевских кругах разгорелся жаркий спор. А нужна ли сегодня людям новая государственная идеология?

– Мы привыкли, что со словом «идеология» связано что-то негативное, агрессивное. Такими были коммунистическая идеология, нацистская. Поэтому лучше говорить о мировоззрении. Оно нужно для опоры в этом мире, для ориентации. А нужно ли одинаковое мировоззрение для всей страны? Так это нереально. Мировоззрение всегда будет разным. Но нужен какой-то общий компонент, связывающий людей помимо того, что они живут на одной территории и говорят на одном языке.

– То есть ничего общего, кроме языка и территории, у нас нет?

– В советское время мировоззрение у нас было. И когда в силу исторических обстоятельств это мировоззрение перестало существовать, в головах образовался вакуум. Девяностые годы – это время, когда мы узнали, что значит не иметь общего мировоззрения. Каждый сам для себя выстраивал картину мира. И картина мира основной части населения не объясняла, что и зачем происходит. Поэтому я называю девяностые годы годами тяжелого невроза. И происходящее в первые годы нового тысячелетия, после избрания Путина, это выход из невроза. Это показывали и исследования, и мои собственные ощущения. Но вакуум тогда не заполнился. Он просто перестал беспокоить. А теперь он вновь требует заполнения, потому что природа пустоты не терпит.

– И чем этот вакуум хотят заполнить?

– Сказать, что уже сложилась какая-то картина мира, было бы преувеличением. Дискуссия только началась, причем началась слабо. Предлагаются национальные, державные идеи. Появились новые фигуры из молодежи, которая пришла во взрослый мир. Но дефицит объяснений и описаний происходящего остается.

– Речь идет о выстраивании надличностных ценностей?

– А все ценности надличностные, социальные. Даже когда вы думаете о своем кошельке, то это иллюзия, что кошелек ваш личный. Потому что деньги – это социальная субстанция. И желание иметь их побольше, придание деньгам особой значимости происходит только в связи с другими людьми.

– Российская нация – это реальность или фантом?

– Нация – это понятие абстрактное. Вещь можно потрогать, явление – наблюдать. А нация существует тогда, когда она существует в головах других людей. Пока мы говорим о ней, нация существует. Если никто не говорит, ее нет. Если говорить про Россию, то крайний случай, когда не существует никакого единства и каждый сам за себя, – это дикое стадо. Но говорить, что в нашей стране разобщенное одичавшее население, это бред. Хотя есть вещи, которые мы наблюдаем у европейских народов и которые у нас отсутствуют.