Абдул-Хаким Султыгов

– Речь идет о создании единого Северокавказского края. Но захотят ли ставропольские казаки жить в одном субъекте с чеченцами или ингушами? Да и на Кавказе, как показывает практика, весьма трепетно относятся к своему суверенитету.

– Никто не говорит о вхождении республик в Ставропольский край или его растворении в северокавказских автономиях. Более того, не факт, что население всех республик выскажется на референдуме за создание нового субъекта. Понятно, что особняком в этом процессе находится Дагестан, который даже в период волюнтаристского принятия решений не был включен в Горскую АССР. Возможно, что на первом этапе речь может идти о решении общих вопросов интеграции. Нужно использовать положительный опыт СНГ и даже Евросоюза. Вначале можно было бы принять решение о формировании соответствующего исполнительного органа и делегировании законодательными собраниями региона депутатов, скажем, в Северокавказскую парламентскую ассамблею. Замечу, что уже есть опыт межпарламентского сотрудничества Адыгеи, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, который после избрания парламента Чечни мог бы быть использован для налаживания сотрудничества парламентов Дагестана, Чечни и Ингушетии. Хотелось бы особо подчеркнуть, что никто не настаивает на «ставропольском» варианте объединения. Нужно просчитать наиболее оптимальную конфигурацию с учетом «волгоградского», «краснодарского» и «ростовского» проектов.

– Вы имеете в виду образование на региональном уровне такой мини-федерации?

– Да, причем вопросы регионального федеративного устройства, в полной мере учитывающие политико-правовые особенности республик, вплоть до права выхода из регионального объединения могут найти отражение не только в соответствующем договоре, но и в основном законе нового субъекта, принятом на референдуме. Например, под председательством губернатора можно создать полномочный орган – Госсовет, в который по должности войдут избранные главы членов региональной федерации. Причем в верхней палате парламента – Совете национальностей – должны быть представлены все народы края по примеру Госсовета Дагестана. При этом количество избирательных округов по выборам в Госдуму и мест в Совете Федерации должно остаться неизменным. К слову сказать, вопросы федерализации многонациональных АССР поднимались мною еще 1989 году. Если бы декларация о суверенитете ЧИ АССР (1990 г.) предусмотрела объединение Ингушетии и Чечни в Вайнахскую Федеративную республику, то удалось бы избежать трагических последствий распада Чечено-Ингушетии.

– Согласятся ли сейчас президенты автономных республик уступить свои полномочия руководству укрупненного субъекта?

– Северокавказские элиты, как и их партийно-советские предшественницы, в стремлении к воспроизводству своей власти не отличаются от других регионов. Другое дело, что Северный Кавказ оказался самым передовым по освоению технологий мифотворчества. Именно здесь возникли мифы о неразрешимости «чеченской проблемы» и территориальных споров. Здесь справедливости ради стоить заметить, что ввод войск в Чечню в 1994 году стал возможным лишь с согласия северокавказских автономий, но по сей день почему-то считается ошибкой только федерального центра. Вместе с тем эксплуатация «чеченского синдрома» сделала обычной практику прямого или косвенного финансирования политической стабильности. Более того, по меткому замечанию Рамазана Абдулатипова, в целом ряде регионов даже специально усложняют ситуацию, чтобы исключить постановку вопроса о смене руководителя («НИ» от 17.03.с.г.).

Очевидно, что сохранение практики «политического финансирования» и дотирования большей части республиканских бюджетов при запредельных масштабах «теневой экономики» и криминализации всех сфер жизни фактически исключает Северный Кавказ из единого пространства социально-экономических преобразований. И все заявленные реформы, прежде всего местного самоуправления и административная, обречены стать профанацией. То же касается и стратегических программ борьбы с бедностью, безработицей и коррупцией, не говоря уже об удвоении ВВП. Налицо классическое противоречие между необходимостью экономических преобразований и возможностями постсоветской административно-территориальной структуры региона. И либо мы предложим проект, обеспечивающий условия для достойного экономического развития Северного Кавказа, либо там и впредь будет расти социальная база наших оппонентов, стремящихся к отторжению региона от России.

– Но большинство республик Северного Кавказа уже десятилетия существуют на дотации.

– Очевидно, что как и экономика, сидящая на «нефтяной игле», так и автономии на бюджетно-нефтяном подсосе бесперспективны. Как правило, прослеживается зависимость: чем выше дотации, тем выше объем «теневого ВВП». Чиновники, паразитирующие на патриотизме, должны понять, что «теневая экономика» – это экономика, фактически вышедшая из состава российского правового поля. В этом смысле решение проблемы «теневой экономики», над которой возвышается коррупционная надстройка параллельного государства, не менее актуально, чем борьба за территориальную целостность.

Ситуация, в которой объем «теневой экономики» колеблется в районе 70% ВВП, а дотирование бюджета, как, например, в Коми-Пермяцком АО, доходит до 90%, в экономическом смысле не отличается от взаимоотношений центра с самопровозглашенной Ичкерией в середине 90-х. Такие объемы финансирования даже не подпадают под определение дани. Это скорее новый вид ренты – политической, источником которой является сам факт наличия республиканского статуса. Такое положение вещей, кроме экономических, имеет и политические последствия. Дотации не могут поступать вечно, а их прекращение, например, из-за объективного снижения возможностей федерального бюджета, может вызвать непредсказуемые последствия. Это можно сравнить с проживанием беженцев в палаточных лагерях в той же Ингушетии. Там даже кратковременное прекращение выдачи бесплатных продуктов вызывает бурную реакцию людей, которая может быстро принять окраску национального или религиозного экстремизма. Здесь кроются корни психологического феномена перерождения законопослушного гражданина в агрессивного экстремиста, готового к радикальному переустройству окружающего мира.

– А имеет ли смысл в обозримом будущем укрупнять Чечню, когда республика еще не оправилась от десятилетней войны и вопросы терроризма и криминала там далеки от решения?

– Криминалитет как раз и не признает административно-национальных границ и, в отличие от советского народа, не разошелся по национальным квартирам. Причем в основе всех негативных процессов на Северном Кавказе лежат политико-экономические интересы криминального сообщества, их борьба за передел собственности и власти. Более того, именно интернациональный криминалитет и его агенты влияния, в том числе во властных структурах, являются «пятой колонной» международного терроризма на Северном Кавказе. Объединение проводится не ради механического укрупнения. Его цель – создание необходимых и достаточных предпосылок для проведения назревших преобразований. В этом смысле Чечня – единственный субъект России, население которого осознало причинно-следственную связь между разрушением государства и наступлением анархии, казнокрадством, торговлей должностями и похищениями людей для получения выкупа.




В Брянске и Орле готовятся к объединению