Советская ментальность во времена Twitter, или "Я Пастернака не читал, но осуждаю"

Социальные сети, в целом, и Twitter, в частности, разрушили бесчисленное количество карьер и жизней, когда из-за высказывания на голову провинившегося сыпались обвинения возмущенных пользователей, и этот поток гнева превращался из виртуального в реальный, сметая все на своем пути. Такое коллективное поведение не представляет собой что-то новое и особенное. Коллективное побивание камнями в Средневековье или партсобрания по аморалке в Советском Союзе – лишь два исторических примера, а ведь им несть числа. В цифровую эру Twitter со товарищи предоставили платформу для травли, а миллионы запаслись попкорном.

Изабелла Табаровски, американский исследователь с русскими корнями, изучает историческую память в Советском Союзе в институте Кеннана в Вашингтоне. Поэтому события, происходящие в уважаемой газете «Нью Йорк Таймз», она рассматривает с исторической перспективы.

3 июня в издании в разделе "Мнения" была опубликована колонка, которую прогрессивная часть редакции посчитала агрессивной и опасной. Ее автор, республиканский сенатор Том Коттон, призвал посылать армию в районы, охваченные беспорядками и грабежом, которые сопровождали протесты во всей стране после жестокого убийства Джорджа Флойда полицейским. После этого в Твиттере начался погром. Целью для анонимной травли, с радостными криками поддержанной твиттеровским пролетариатом, стали Джеймз Беннет, редактор полосы мнений, и редактор и автор этого департамента Бари Вайс. Один не отвечал за публикации в день выхода колонки, вторая вообще не имела к ней никакого отношения. На следующий день Бари Вайс написала в своем Твиттере, что в редакции началась «гражданская война» между «молодыми борцами против расизма», называющих себя прогрессивными либералами, и «сорокалетними либералами», приверженцами «принципов гражданского либертарианства». Вайс написала, что „борцы с расизмом» ставят эмоциональную и психологическую безопасность людей выше ключевых либеральных ценностей: как, например, свободу слова».

И хотя это было только ее мнение, коллеги восприняли высказывание как атаку на коллектив. Молодые борцы с расизмом сделали ее своей мишенью. К травле присоединились коллеги из других изданий. Колумнист с 880000 подписчиками Мехди Хасан написал, что он удивлен, что Вайс не потеряла свое место, в то время как ее коллегу уже уволили.

Табаровски вспоминает в этой связи свое советское прошлое. В Советском Союзе практика анонимок была развита по перфекционизма. Многие люди были либо их жертвами, либо вынуждены участвовать в разборках по их поводу. Мы часто цитируем Довлатова, который задавался вопросом, что Сталин, конечно, виноват, но кто написал 4 миллиона доносов. И также часто вспоминаем Пастернака, которого не только коммунистическая партия, а его коллеги-писатели пинали и проклинали за «Доктора Живаго» и Нобелевскую премию.

Кампания против Бориса Пастернака длилась месяцами. Из центральных газет она перекочевала в местные, следующие анонимные коллективные письма под лозунгом «Я Пастернака не читал, но осуждаю» появлялись снова и снова. Пастернаку пришлось отказаться от Нобелевской премии, чтобы защитить себя. Пастернак был не единственной жертвой. Такими же жертвами были Ахматова, Зощенко, Прокофьев, Шостакович, Бродский… Список можно продолжить. Брутальная атака на Бориса Пастернака не прошла для него бесследно – через полтора года писатель умер от рака легких. Но эта практика коллективного добивания камнями не ограничивалась только великими. Анонимки и последующие кампании травли были распространены повсюду: на заводах и в университетах, в школах и НИИ. Кто-то не пришел на субботник, кто-то хотел эмигрировать – система требовала коллективного обвинения против одного по различным политическим поводам. Это была часть жизни. Тем не менее, читая доносы на Пастернака, написанные его друзьями и учениками, читателя охватывает стыд. Как можно так перевирать, подстраиваться, лебезить и подличать? Эти подметные письма – выражение триумфа, хотя и сиюминутного, посредственности над талантом. И каждый раз читатель задается вопросом, как бы он поступил на месте этих других. Оказывается, эти этические проблемы не ушли в прошлое, нынешние пользователи социальных сетей решают их для себя снова и снова.

В коллективисткой культуре групповое обличение – это средство контроля как над жертвами, так и над всем обществом. Если широкие слои общества осознают, что цена нон-конформизма – это публичное унижение, исключение из коллектива и лишение источников дохода, власть легко может внедрять свои правила игры. Как рассказывала Ольга Ивинская, гражданская жена Пастернака, Хрущев был виноват в том, что «Живаго» не был опубликован на родине, но только отчасти. Союз писателей и его члены подливали масла в огонь гонений, кто из идеологических соображений, а большинство из них из зависти. Участники травли на заводах, и фабриках, и прочих НИИ тоже видели свою выгоду, кто должность, кто комнату в коммуналке, а кто и устранение личного врага.

Конечно, были и такие, которые отказывались участвовать в мерзких ритуалах, как это было с Пастернаком. И вот что примечательно – именно эти писатели теперь так любимы читателями в России. А что осталось от обличителей и хулителей? Их забыли.

Свора сегодняшних анонимных хейтеров не выполняют приказов сверху. Они инстинктивно сбиваются в стаю и вгрызаются в свою жертву. Потому что в стае лучше, чем быть одному.