Posted 20 мая 2008,, 20:00

Published 20 мая 2008,, 20:00

Modified 8 марта, 08:19

Updated 8 марта, 08:19

Председатель комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству Владимир Плигин

Председатель комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству Владимир Плигин

20 мая 2008, 20:00
Гостем традиционной летучки «НИ» недавно стал один их опытных думцев, кандидат юридических наук Владимир ПЛИГИН. Именно через комитет Думы по конституционному законодательству и государственному строительству, возглавляемый Плигиным, проходит большинство самых громких инициатив последнего времени. Например, переезд Кон

– Вы газеты часто читаете?

– Мне кажется, что сегодня очень много определяет так называемое клиповое сознание, то есть специфическое восприятие людьми материала, газеты, речи. И журналисты, так или иначе, должны учитывать тот подход к подаче информации, который предлагает Интернет и телевидение. Новости в Интернете – это очень узкий кусок информации, что-то вложенное в несколько строк, и ты это хватаешь, а потом переключаешься на какую-то другую тему. Некоторое время назад я даже обнаружил, что теряю квалификацию чтения толстых книг. Пришлось перейти на искусственный режим, когда я заставляю себя это делать. Или, например, когда я прихожу вечером домой, то начинаю в текущем режиме переключать каналы. В некоторых странах даже запущено клиповое телевидение, когда каждый сюжет идет по 30 секунд. Причем они идут не по тематике, а сплошняком: политика, потом сюжет про коров. Но нам, может, следует не слепо ориентироваться на это клиповое сознание, а выстроить свой стиль доведения информации до потребителя. В данной ситуации, мне кажется, вы эту проблему решаете успешно. «Новым Известиям» удается удерживаться в зоне внимания. В газете есть аналитические материалы – взвешенные и иллюстративные, чем она очень интересна. Кстати, интернет-версию вам тоже удалось сделать, с ней интересно предметно знакомиться.

– Недавно Госдума приняла в первом чтении закон, позволяющий закрывать СМИ за публикацию недостоверной информации. Вы не считаете это наступлением на свободу слова?

– Вот в вашей газете опубликовано интереснейшее интервью с актером Сергеем Безруковым. Он говорит про то, что гайки нужно подкрутить, но не закрутить совсем. Но каковы пределы закручивания гаек, чтобы не сорвать резьбу? Когда не срабатывает этика, возникают предложения решить вопрос методами административного воздействия. С моей точки зрения, проблема качества информации, отсечения ложной информации должна замыкаться на государство в самый последний момент. В рамки закона это вводить нельзя. Журналисты должны сами решать эти вопросы внутри профессионального сообщества.

– Вы голосовали против этого законопроекта?

– Я не голосовал по этому поводу. Кстати, в законе речь идет о публикации заведомо ложной информации. Но применительно к информации определить «заведомость» достаточно сложно. У вас есть источник информации, он что-то говорит… Вот в уголовном процессе часто возникает вопрос: «Он хотел ее убить или чуть-чуть покалечить?» Мы решаем, что если топором по голове – убить, если по спине – покалечить. А тут «заведомость» – характеристика твоего собственного мозга. Журналист должен быть абсолютно уверен в том, что это все неправильно, что он это выдумал.
Мне кажется, что будет лучше, если мы выйдем на внутрикорпоративные договоренности. Большинство проблем, с которыми мы сталкиваемся, можно решить, если работать с репутацией, с ответственностью журналистов. А политики должны быть совершенно прозрачны, и про них могут быть любые публикации, за исключением этически неприемлемых. Например, о несовершеннолетних детях. Английская пресса писала о дочери Маргарет Тетчер, которая якобы воспользовалась самолетом мамы при поездке в США. Дочери пришлось доказывать, что она покупала билеты, предъявлять эти билеты. Такую информацию надо давать. Приходя в политику, человек соглашается, что его будут раздевать.

– Тем не менее сам факт прохождения этого законопроекта в первом чтении показывает, что власть готова закручивать гайки. Чиновникам не нравится, когда про них плохое пишут. В том числе и коррумпированным. Но, может, лучше перегиб в гласности, чем затыкать рот журналистам?

– Абсолютно с вами согласен. Единственный способ победить коррупцию – это максимально активная работа со СМИ. И перегиб в пользу открытости целесообразен. Но здесь есть и другая сторона. Несколько месяцев назад вся пресса писала про убитого в Петербурге чуть ли не народным мстителем студента-узбека. А что произошло дальше? Студенты-узбеки почти ушли на осадное положение. Могли возникнуть серьезные проблемы в отношениях между представителями различных наций. Хотя погибший не был узбеком, он был наполовину русским, наполовину лицом другой национальности и родился в Екатеринбурге. И, скорее всего, он не покушался на ребенка. Но кто об этом написал? Никто. Зато почти сказали: «Ребята, самосуд оправдан».

– Мы так не писали…

– Моральное предложение звучало именно так. Или статья о матери, которая купила пистолет и застрелила убийцу ее сына, вернувшегося из тюрьмы. Поэтому возникают пределы: в одних случаях – ощутимые, в других – неощутимые. Но если их начнет регулировать государство, и регулировать письменной формулой, то надо понимать, как эта формула ляжет на ум исполнителя. А исполнители, по крайней мере, в части регионов России, будут рады раздраконить кого угодно, чтобы выслужиться. И когда вы говорите, что власть готова к закручиванию гаек, то надо помнить, что власть – явление сложное.

– В последнее время монолитность вертикали власти удивляет…

– Совершеннейшая неправда. Внутри власти существуют различные представления по одной и той же проблеме. И такого, чтобы кто-то пришел и сказал: стоп, прекращаем, больше этого не делаем, такого в принципе быть не может. Вы посмотрите на количество противоречий между муниципальными, районными и региональными властями! Представлять власть как жесткий каркас – это очень упрощенно.

– В других вопросах, может быть. Но по отношению к СМИ власть едина и монолитна. И она посылает сигнал, который точно попал в цель.

– Представитель власти президент России Дмитрий Медведев говорит совершенно конкретную фразу о том, что свобода лучше несвободы. Это сигнал или не сигнал? Или одному сигналу ты доверяешь, а другому – нет. Получается, что президент должен подойти персонально к каждому человеку и сказать: делай то-то и ты получишь такие-то гарантии. Мне приходилось бывать по разные стороны государственной машины. Лет 13 – по ту сторону. Адвокатура подразумевает постоянный конфликт и переговоры по разные стороны стола. И каждый раз я сталкивался с настроем, что «вы вообще чего сюда лезете, решение принято». Если вы – журналисты, как корпоративно защищенные люди, согласитесь, и внутренний цензор начнет работать, градус свободы слова опустится. Возникнет вопрос рисков. У меня семья, обязательства, а мне предлагают вступить в конфликт. Я предлагаю занять позицию правды. Она тоже может привести к конфликту, но если ты с этой позицией не согласен, нужно уходить из профессии. Так в любой профессии. Если бы милиция выполнила свою профессиональную задачу, можно было бы предотвратить Кондопогу.

– Может, если бы в Кондопоге газеты и телевидение говорили правду, а не представляли власть непогрешимой, то ничего бы не произошло?

– Согласен. Приведу еще один пример. Представители бизнеса не раз говорили, что к ним приходили и обещали «поступить как с Ходорковским». То есть не до конца объясненный сюжет использовался для тиражирования угрозы. Поэтому повысить степень открытости объективно важно. Только так можно проникнуть в закрытые клановые организации.

– Странно звучит, когда вы говорите «повысить степень открытости, степень свободы». Может, надо просто сделать страну свободной и открытой?

– Когда я говорю «повысить степень открытости» – это призыв ощутить себя свободными людьми, не более того. Действующее законодательство это позволяет, а дальше все зависит от нас. Либо мы эти правила игры принимаем, либо ничего не делаем и ждем внешнего сигнала. Уровень открытости информации у нас и так очень высок. Может быть, недоработано реагирование государства на эту информацию.

– А как же политическая цензура на федеральных телеканалах, где списки запретных тем, запретных персонажей. Почему не примете закон о запрете этой цензуры?

– Текст предложите.

– Вот главный тезис: запретить государству владеть СМИ, как во многих западных странах.

– И сколько изданий у нас сохранится?

– Тысяч тридцать.

– Государство спонсирует, к примеру, «Российскую газету», которая публикует законы для их вступления в силу. Но она же публикует статьи, с которыми я не согласен.

– Почему не взять пример с Америки, где 200 лет назад приняли поправку, что нельзя принимать законы, ограничивающие свободу прессы? И с тех пор – все, никаких законов.

– Там существует общее представление журналистов о ценностях своей страны – США. И если человек затрагивает эти ценности, он становится изгоем в профессии. Так было в связи с освещением войны в Ираке. А нам эти ценности нужно еще нарабатывать.

– Не кажется ли вам, что народ попросту считают за траву. Критиковать нельзя, митинговать нельзя, референдум провести нельзя. Партии – анонимные, своего депутата никто не знает. А раньше знали, к кому обращаться.

– Когда вы говорите, что народ считают «за траву», люди с вами не согласятся. Я много встречаюсь с жителями разных регионов и вижу, что появилась уверенность в завтрашнем дне. Растет благосостояние, реально появляется средний класс. Если наложить устройство жизни на «пирамиду потребностей Маслоу», то нижние потребности решены, и мы начинаем обсуждать более высокие. Так и с государством ситуация у нас стабилизировалась, и мы можем работать над институтами внутри государства, над увеличением роли гражданского общества.

– А как можно работать над гражданским обществом?

– В данной ситуации – увеличивать роль партий.

– Одной партии?

– Партий. Во множественном числе. Еще у нас 700 тысяч гражданских организаций, и нужно повышать их эффективность. Пример – товарищество собственников жилья. Если граждане не будут заботиться сами, государство их проблемы не решит. А что касается выборов и того, к кому обращаться, то на текущие нужды должны реагировать депутаты муниципальных собраний. И этот слой работает.

– А то, что отменили одномандатные округа, сократили число партий, и выбирать стало некого?

– Ответ на этот вопрос простой. Я прочитал программы всех партий, которые были и есть в России. Набор взглядов везде либо правый, либо левый. Все остальное выпадает. И вы не сумеете изобрести больше пяти партий с учетом того, что религиозные и национальные партии у нас запрещены. Все остальные будут партиями одного человека. А если вы посмотрите на партию «Единая Россия», то увидите, что многие люди там обладают либеральными взглядами, причем более предметными, чем взгляды людей, которые обозначали себя в качестве либералов.

– Только голосовать в «Единой России» заставляют всех скопом.

– По каждому законопроекту, который попадает в Госдуму, существует бесконечное количество обсуждений. И на последней стадии, когда закон предлагается Госдуме, уже выработана система компромиссов. Ни один закон, даже касающийся выборов и референдума, не принимался по указанию свыше. Все законопроекты публично обсуждались.

– Депутаты из вашей фракции признавались, что перед голосованием за закон о монетизации льгот ходили к Суркову и умоляли разрешить им в этот день заболеть.

– Это паранойя. А выход здесь простой. Не хочешь голосовать за закон, который предложен твоей политической партией, садись и пиши заявление о выходе. Если ты не согласен с позицией своей партии и являешься состоятельной личностью, просто уйди.

– Они все и уйдут, если «Единая Россия» окажется в оппозиции. Потому что в партию пришли сплошь конъюнктурщики, и вовсе не за тем, чтобы отстаивать интересы народа.

– Не отрицаю, что «Единой России» еще предстоит отработать свою идеологию. Но «Единая Россия» сейчас решает важнейшую стратегическую задачу – стабильное развитие российской государственности на достаточно длительный период.

– А все вопросы во фракции решают три-пять человек?

– Наивная точка зрения. Фракция разделена на четыре группы, и автор законопроекта выступает в каждой из них. Потом точка зрения групп вносится на президиум фракции – 50 человек. Потом законопроект проходит через комитеты. Это совершенно прозрачная деятельность.

– Вы хотите сказать, что г-жа Журова читает законопроекты?

– Да, Светлана Сергеевна Журова читает материалы и очень личностно все воспринимает. Такова особенность женщин-депутатов.

– Вы считаете нормальным, когда руководство Центральной избирательной комиссии после выборов награждают орденами и медалями?

– Я бы не хотел давать оценку этой ситуации. Было важно сделать государственную политику предсказуемой. И это сделали.

– Результаты выборов тоже сделали предсказуемыми.

– А разве кто-нибудь сформулировал серьезную продуманную альтернативу тем позициям, по которым мы развиваем наше общество?

– Их выслушают?

– Конечно. Мы специально проводим публичные мероприятия, куда приглашаем представителей всего спектра взглядов. Все стенограммы потом публикуются. Там постоянно присутствуют Андрей Нечаев, Григорий Томчин, Борис Надеждин. Раньше ходил Никита Белых.

– Но в Госдуму попали спортсменки Кабаева и Журова, а не политики Белых и Гозман. Это потому, что они лучше обеспечат предсказуемость государственной политики?

– Светлана Журова, Алина Кабаева, Антон Сихарулидзе и Светлана Хоркина – успешные люди, добившиеся в своей области исключительно высоких результатов. Они умеют побеждать. В их лице общество получило сигнал, что теперь такие люди могут работать в Госдуме. И еще, они подчеркивают значение спорта в нашей жизни, и уже этим выполняют стратегическую задачу.

"