Александр Гуров

– Александр Иванович, вы выросли в чисто мужской среде. Кроме вас в семье Гуровых было еще четыре сына. Это как-то повлияло на формирование вашего мировоззрения и выбор профессии?

– Да бог его знает, как меня воспитывали. Отец неграмотным был, мать окончила пять классов. В деревне же нет воспитания по каким-то программам. В деревне есть традиции, тем более у нашей семьи казацкие корни. Ты должен почитать старших, помогать матери и отцу работать. У нас девок-то не было, и мы с братьями с мотыгами три гектара обрабатывали, по сути, выполняя женскую работу. Еще один момент: ты обязательно должен готовить себя к армии и служить в ней. Это всегда подчеркивалось дедом и прадедом. Один был на Русско-японской войне, второй – на Великой Отечественной. Разговоры об этом всегда поддерживались на всех посиделках. Мы с завистью смотрели на этих дедов, на их ордена. Когда я уже уходил в армию, ко мне подошел один старик и сказал: «Ты, Шурка, выполняй приказы командира, тогда все у тебя будет нормально. И не отказывайся ни от какой учебы, на которую тебя посылают». Ничего общего с красивыми словами типа «Любите Родину» не было. Ты – мужик, ты должен уметь защищать не Родину, а просто должен уметь воевать! Работать и уметь воевать – все же это потом пригодилось и на приусадебном участке, и на службе.

– Именно эти напутствия старших привели вас на работу в органы внутренних дел?

– Они создали некий костяк. А уж почему я пошел служить в милицию, не могу сказать. Никто меня на это не подвигал. Наверное, я начитался в детстве детективной литературы. К чтению книг меня с четырех лет приучил дед. Шерлок Холмс, естественно, «Записки следователя» Шейнина произвели на меня глубочайшее впечатление. И я решил быть сыщиком.

– И так сразу им и стали?

– Сыскной деятельностью занялся не сразу. После армии я остался работать на селе, но мне сказали: чтобы стать офицером, надо учиться. И, приехав в Москву (у меня корни московские, и родители когда-то жили в Москве), пошел устраиваться в КГБ. Там мне сказали: пока стой на воротах, проверяй паспорта. А я-то шпионов хотел ловить. А тут на воротах, как собаке, стоять. Я страшно обиделся и ушел. Пришел к дяде, который предложил мне учиться, и обрисовал мне перспективу – «сначала сержантом пойдешь, потом начальником отделения или в конвойный полк с заключенными работать». Три года я работал с заключенными в судовом конвое. Там я очень много интересного для себя узнал. Мерзость, которую я там видел во время судебных процессов, даже трудно себе представить. Как это так, муж может спокойно убить свою жену, а отец – сожительствовать с дочерью, а тут – мужик с мужиком. Это дикость какая-то! Кругом врут, убивают. И никак я не мог в этом разобраться, пребывая в шоковом состоянии от действительности. Иногда мне прямо хотелось ударить кого-нибудь, спросить: «Ну что ж ты, паразит, такое делаешь!» Потом уже, когда я поступил на вечернее отделение юридического факультета (МГУ. – «НИ»), стал соображать понемногу.

– Вы мечтали о больших делах – ловить шпионов, например, а в МГУ защитили диссертацию на довольно узкую тему «Анализ карманных краж»…

– А это как раз очень широкомасштабная деятельность. Работая в конвойном полку милиции, все время имел дело с ворами, карманниками, домушниками, «гоп-стопщиками», формазонщиками. Я даже жаргон этот еще не забыл – мы изучали этот жаргон, обязаны были его знать. Я все это видел наяву, и они мне рассказывали, как воруют, по скольку лет они сидят. То есть я много узнал об этой, скажем так, блатной романтике. И вдруг на лекции я услышал фразу, выбившую меня из колеи: что благодаря советской власти в стране ликвидирована профессиональная преступность. У меня даже рот раскрылся: как это ликвидирована, если я их каждый день конвоирую, вижу десятками и сотнями! И на мое возражение профессор предложила мне сделать доклад, поскольку и сама считала, что преступность далеко не погибла. И вот я делаю доклад о существовании профессиональной преступности в СССР. Студенческий максимализм помог. Были отрывочные знания, жизненная практика и никакого опыта аналитической работы. Но тема была интересная, поэтому на мой доклад стянулись профессора, доценты и начали долбить вопросами. И что ни вопрос, а я не могу ответить. Короче, меня словесно избили, а один даже сказал, что я клевещу на советскую власть. Я тогда страшно обиделся, разозлился и ушел работать в отделение милиции аэропорта «Внуково». Там были шулера и карманники – ими мы тогда занимались. Стал глубоко копать, пошел в Ленинскую библиотеку, читал литературу, написанную дореволюционными юристами, нашел статью об ответственности за игровой обман. Тогда же считалось, что профессиональной преступности нет, значит, никто не знал, что это такое и как с нею бороться. Поэтому я задался целью разработать теорию профессиональной преступности.

– Вы были первым, кто вывел понятие «организованная преступность» в нашей стране?

– Да. Но тогда это был нонсенс для остальных, поэтому меня даже критиковать не стали. Когда я писал диссертацию, то через группу карманных воров, а это наиболее профессиональная и активная часть преступного мира, я вышел на серьезные организованные группировки. Я разбил их на группы: «кроты», ворующие в метро, «маршрутники», «театралы». Я изучил их жаргон, который со времен Ваньки Каина почти не изменился. Всего я насчитал около 500 специальных терминов, которые помогают им совершать карманные кражи. Например: «украсть» в их мире – это «купить», «распречь» – «расстегнуть пиджак», «жу-жу» – «кража у разговорившихся подруг». Это же целый пласт субкультуры. И в результате я получил множество оппонентов, потому что затронул социально-политический аспект. Но в конечном итоге после этих исследований было создано подразделение по борьбе с организованной преступностью, которое я и возглавил.

– Сегодня вы довольны тем, в какие руки попало, по сути, ваше детище?

– Времена изменились. Они сегодня обзавелись какими-то пресс-секретарями, которые выходят и деревянным голосом говорят какие-то заученные фразы, а не дают информацию, проливающую свет на то или иное дело. За ними и не видно дела. У меня такого не было. Мне помогала вся печать. И благодаря таким журналистам, как Юра Щекочихин, мы создали Управление (по борьбе с оргпреступностью. – «НИ»). Они помогли, они додавили. Мы информировали людей обо всем, фильмы выпускали после громких расследований. Сегодня такого нет, но я удовлетворен тем, что система отстроена и она худо-бедно существует, несмотря на то, что ее постиг серьезный удар децентрализации.

– Александр Иванович, а как вы оцениваете изобилие криминальных фильмов на центральных каналах телевидения?

– На американских экранах тоже были когда-то модными фильмы, изображающие бандитов героями – всегда аккуратно одетыми, в двубортном костюме, элегантной шляпе. Что касается нас… Вот фильм «Бригада». Я не думаю, что это сделано умышленно, для того, чтобы насадить культ злоумышленника и поднять уровень преступности в стране. Но авторы, понимая, что можно сыграть на модной теме, создали позитивный и даже романтический образ мафиози. А это опасно. Так называемая блатная романтика больше всего бьет по молодежи. Я по своему детству это хорошо знаю, когда кто-нибудь старший с финочкой приходил в модных сапогах, с сигарой, то мы брали с него пример. Но если бы это еще показывали в фильмах, мы, конечно, еще сильнее заразились бы этим романтическим духом и это еще больше проникало бы в мое сознание. Мы же боготворили таких за то, что они выражались по-другому, имели свободные деньги. И сегодня то же самое, только с экрана. Кто бы ни был, какая бы «бригада», какую бы справедливость такой фильм ни насаждал, это все равно уголовный мир, зло и преступления. От таких фильмов реализмом даже не пахнет. Мы в своей жизни повязали массу бандитов, и всегда это была грязь, зло и подлость.

– Три десятка лет вы по долгу службы имели дело именно с такими элементами. Став депутатом, вы почувствовали облегчение от того, что жить можно более спокойно? Ваши домашние ощутили эти изменения?

– Семье больше внимания уделяю, но образ жизни стал какой-то неупорядоченный, я бы даже сказал, недисциплинированный…

– Вы рады этому?

– Сложно сказать. Все равно тянет туда, откуда вышел. Ведь я был и в отставке четыре года, а все равно тянуло в милицию, потому что я видел, как нужно делать. Даже деньги я хорошие зарабатывал. Но деньги – не самое главное, их надо иметь столько, чтобы они обеспечили тебе нормальное существование. Только и всего. Деньги только отягощают, если, конечно, ты одним только бизнесом не занимаешься. Но я отдаю себе отчет в том, что нужно работать там, где ты сегодня можешь работать. Ведь все мои кадры ушли из милиции, пришло новое поколение, молодая поросль, которая действует совсем не так, как мы. Я не говорю, лучше это или хуже, – просто по-другому.

– Говорят, что вы страстный садовод. Откуда это несвойственное людям вашей профессии увлечение?

– Дед меня учил, как окапывать деревья, в школе нас, школьников, на уроках природоведения учили любить природу. Мы очень много создали лесопосадок в 60-е годы, посадили тысячи деревьев: берез, елей. Сейчас приезжаешь, а они уже в лес превратились. Потом, конечно, уйдя в армию и после, переехав жить в город, эта страсть отошла на задний план. И только где-то к сорока годам это во мне проснулось. Мне интересно, как растет дерево, я знаю, куда его корни пошли, чем его подкормить. И если я одно деревце подкармливаю, а другое – нет, такое ощущение, что я что-то недодаю ему. Это не детство, не маразм, а любовь, что ли, к жизни открывается. Представьте себе: я охотник, но не стреляю в парнокопытных, не люблю отнимать жизнь у таких чудесных парнокопытных, как олени, лоси. Я могу стоять, курить, ждать, но главное, чтобы они на меня не вышли. Не могу стрелять. Люблю очень животных. На уток хожу, а на этих не могу. Я их и раньше не стрелял, но как-то не задумывался почему. А вот сейчас, с возрастом, научился относиться к чужой жизни бережно. И кто стесняется в этом признаться, либо лицемерят, либо у них души нет.

СПРАВКА

Александр Иванович ГУРОВ, доктор юридических наук, профессор, генерал-лейтенант милиции. Родился 17 ноября 1945 г. в Тамбовской области. Окончил МГУ им. Ломоносова. С 1967 г. работал в милиции. Был рядовым в конвойном полку. В 1970 г. перешел в отдел уголовного розыска аэропорта «Внуково», потом работал инспектором боевой подготовки. В 1974–1978 гг. работал в Управлении уголовного розыска МВД СССР, затем во ВНИИ МВД СССР. С 1988 г. – начальник 6-го Главного управления МВД СССР по борьбе с организованной преступностью, коррупцией и наркобизнесом. В 1990 г. был избран народным депутатом Верховного совета СССР. В 1991 г. перешел на работу в Министерство безопасности РФ, где возглавил НИИ проблем безопасности, которым руководил до 1994 г. Был депутатом Госдумы РФ третьего и четвертого созывов. С февраля 2000 г. - член политсовета движения «Единство». Член Президиума Координационного совета Российского союза юристов. В декабре 2003 г. вновь избран депутатом Госдумы. Сопредседатель ученого совета Российской академии юридических наук. Автор ряда книг «Тайна красной ртути», «Красная мафия», «Профессиональная преступность: история и современность» и многих других.