Михаил Федотов

Сегодня это кажется невероятным, но Судебная палата искренне пеклась о взращивании культуры свободного слова в родном отечестве. В силу то ли политической наивности и невинности, то ли – собственной высокой нравственности, но, скорее всего по обеим причинам, ее члены верили в то, что рыночная экономика – это хорошо, а рыночное общество – плохо, ибо, если все продажно, то ничто не свято и все дозволено, а следовательно, подобное государство неотличимо от банды разбойников. Вот почему они пытались защитить свободу слова от цензуры и питаемой страхом самоцензуры, от продажности и сервильности, а в целом – от бескультурья и безнравственности. И надо сказать, что общество довольно быстро оценило глубокую продуманность и взвешенность решений этого на удивление независимого государственного органа. Но именно независимость суждений и стала причиной упразднения палаты «под сурдинку» оптимизации президентской администрации в 2000 году. Впрочем, этого следовало ожидать: когда отклонение становится нормой, то именно норма становится отклонением со всеми вытекающими оргвыводами. Тем более что из двух гигантов, на чьих руках держалась Судебная палата, к тому моменту не осталось ни одного.

И вот теперь Кремль фактически предлагает выброшенную им же на помойку идею Судебной палаты по информационным спорам очистить, подновить и воплотить в грандиозных масштабах Общественной палаты. К сожалению, текст внесенного президентом в Госдуму проекта закона «О наделении Общественной палаты РФ дополнительными полномочиями по обеспечению принципов свободы слова» недоступен нам, гражданам. Но и официального краткого анонса довольно, чтобы понять: авторы законопроекта, не утруждая себя поиском новых правовых конструкций, во многом воспроизвели старое положение о Судебной палате. Правда, есть принципиальное отличие: в Судебной палате было всего семь человек, каждый из которых серьезно разбирался в вопросах права СМИ и профессиональной этике журналистов; напротив, Общественная палата в 18 раз многолюднее и эксперты в области СМИ составляют здесь ничтожный процент. Даже если в состав палаты случайно попадет еще пара-тройка специалистов, ситуация принципиально не изменится: осуществлением «общественного контроля за соблюдением свободы слова в СМИ» будут заниматься преимущественно спортсмены и стоматологи, артисты и профессиональные общественники.

Конечно, журналистика, как, впрочем, и политика, будучи лишена нравственных начал, подобна промыслу на большой дороге, и право судить о качестве работы СМИ принадлежит прежде всего читателям, телезрителям, радиослушателям. Но вовсе не их дело разбираться в технологии журналистского труда. А ведь именно там, на уровне технологий, норм и правил профессионального поведения, коренятся те проблемы, которые потом проявляются, например, в «заказухе» и бездоказательном «компромате». Именно поэтому в созданной недавно по инициативе нескольких десятков неправительственных организаций Общественной коллегии по жалобам на прессу есть две палаты, одна из которых объединяет представителей медийного сообщества, а другая – аудитории СМИ: профсоюзов, партий, академий, творческих союзов и т.д. При этом обе палаты на равных участвуют в рассмотрении жалоб на прессу. Так внутрицеховое саморегулирование дополняется общегражданским сорегулированием.

Вряд ли авторы президентского законопроекта озаботились конструированием подобных сложных сбалансированных конструкций. А значит, есть реальная угроза того, что контроль за соблюдением свободы слова на государственных телеканалах (именно так изначально формулировалась основная идея законопроекта) превратится в вытаптывание и выравнивание всего медийного поля, дабы росло на нем только то, что соответствует представлениям господ контролеров о свободе слова. Получается, что за сто лет, с 17 октября 1905 года, мы прошли долгий, но исключительно круговой путь – сначала от царского Манифеста до свободы, а потом от свободы до палаты. Куда дальше? Ответ можно найти в хрониках за 1906-й и последующие годы.