Приговор без подсудимых

Северо-Кавказский окружной военный суд признал капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Александра Калаганского, прапорщика Владимира Воеводина и майора Алексея Перелевского виновными в убийстве мирных жителей Чечни. Ульман получил 14 лет тюрьмы, остальные – от 9 до 12. Приговор был вынесен в отсутствие подсудимых Ульмана, Воеводина и Калаганского. Бывшие спецназовцы скрылись в неизвестном направлении. Все трое объявлены в федеральный розыск.

От чего они бежали? Самый простой ответ: от приговора. Что на этот раз он будет обвинительным, мало кто сомневался, и меньше всего иллюзий на этот счет испытывали сами подсудимые. Но, мне кажется, беглецами двигало не только желание оттянуть час расплаты. Я склонен предполагать, что они просто безумно устали. От судебного разбирательства, длившегося три с половиной года. От череды приговоров, ни один из которых, как потом выяснялось, не был последним и окончательным. От широкого, далеко не спокойного внимания к этому делу, получившего политический и общественный резонанс. От возбужденной публики у здания суда, одна часть которой размахивает плакатами: «Свободу – офицерам-патриотам!», «Ульман – герой России», другая требует для подсудимых высшей меры.

Процесс по делу Ульмана во многом повторил перипетии и метаморфозы, сопровождавшие дело Буданова. В какой-то момент Буданов, по свидетельству главного психиатра Южного федерального округа, был даже близок к самоубийству. Похоже на правду. Три года находиться за решеткой, вынести четыре медико-психиатрические экспертизы, каждая из которых опровергала предыдущую, участвовать в судебном процессе, непрестанно подверженном политическим поветриям, – сойдешь тут с ума и замечтаешь о петле! Примерно то же происходило и с делом Ульмана. Дважды суд присяжных выносил оправдательный приговор. И столько же раз Военная коллегия Верховного суда отменяла его. В конце концов был вынужден сказать свое слово Конституционный суд, постановив: пока в Чечне не появится суд присяжных (а он начнет действовать с 1 января 2010 года), дела о военных преступлениях там подлежат рассмотрению только профессиональными судьями.

Собственно, суд присяжных и стал главным источником проблем, связанных с делом Ульмана. Начать с того, что сам этот институт – суд присяжных – в современной России еще не устоялся. На классический вопрос «а судьи кто?» российская система народного правосудия дает неизменный ответ: пенсионеры, домохозяйки, отставные военные, безработные... Представители среднего класса, образованного сословия, молодые и социально активные граждане не хотят тратить время на судебные заседания. В присяжные рекрутируются люди с низким материальным достатком, не ахти как просвещенные, зараженные социальными, а подчас и национальными предрассудками. Вот и капитана Ульмана с его бывшими подчиненными судили люди, не охваченные, как мы можем догадываться, большой симпатией к жертвам этого преступления. Оправдывая спецназовцев, выполнявших приказ, присяжные по-своему защищали не столько даже их самих, сколько армию в их лице: «Разве Ульман и те, кто был с ним, совершили нечто такое, что не вписывалось в каноны и логику тогдашних событий в Чечне? Там ведь было немало солдат и офицеров с будановским диагнозом «накопленная ярость». Почему же несколько бойцов спецназа, подобно Буданову, должны нести ответ за всех? Они не более жестоки и не менее милосердны. Они такие же, как все остальные. И вот их сделали козлами отпущения. Да и вообще, почему боевого капитана и его товарищей, выполнявших приказ, судят по законам мирного времени? Если в Чечне была война, то судить их надо по военным законам. И тогда они подлежат оправданию».

Примерно так объяснили бы свой вердикт присяжные, если бы им, вопреки процедуре, на суде предоставили слово. Но подобной риторики не чужда и значительная часть общества. Почему? Наверное, еще и потому, что неоднократные амнистии бывшим чеченским боевикам подчас выглядели пропагандистски неподготовленными. Рядовой обыватель иногда впадал в недоумение: еще недавно был «Норд-Ост», а теперь, глядите-ка, амнистия. И задавался вопросом: а как воспримут амнистию в армейской среде, особенно в воевавших частях? Как отнесутся к подобной акции родственники погибших в Чечне российских солдат и офицеров? Не всех устраивало и государственное прощение обеим воевавшим сторонам–вчерашним боевикам и федеральным военнослужащим. За последними право на такое прощение народная молва безоговорочно признавала, за первыми – нет. Смесь этих настроений, густая их концентрация – в двух оправдательных приговорах, вынесенных присяжными. «Социальный заказ» такого рода наверняка тяготел и над профессиональными судьями. Но они, вероятно, испытывали давление и с другой стороны. Давление не в прямом, вульгарном смысле (звонки, угрозы и т.п.) – нет, давление политических обстоятельств, с которыми не считаться гораздо труднее, чем с обывательским нажимом. Понятно ведь: оправдать Ульмана означало бы вызвать волну негодования в Чечне, откуда уже раздавались предупреждения о возможных в этом случае массовых беспорядках и даже звучали призывы к самосуду. Вот от такого процесса и бежали трое бывших спецназовцев. От процесса, суть которого не сводится к судебным перипетиям. Речь еще о процессе затяжного, мучительного избавления общества от комплексов, связанных с недавним противостоянием в Чечне. О процессе, где столько всего намешано, сплетено, где еще не зажившее прошлое фантомными болями отзывается в настоящем.



Автор – публицист, политический обозреватель «Российской газеты»