Политологи объяснили, придут ли "жёлтые жилеты" в Россию

Дмитрий Орешкин, независимый политолог:

Я не думаю, что есть такая перспектива, прежде всего потому что в России отсутствует общефедеральная структура – политическая, общественная или даже интернетовская, которая могла бы координировать это движение. Собственно, во Франции она тоже отсутствовала, но там была необходимая для воспламенения горючая масса, в значительной степени представленная не только французами, но и мигрантами первой волны. В России, по чисто демографическим причинам такого потенциала для массовых протестов нет. Это первое. Второе. В России очень жёстко контролируется вертикаль власти, и специальные службы – ФСБ, антитеррористические, антиэкстремистские службы в зародыше это отлавливают и любых активистов репрессируют. Нет ядер консолидации, нет даже мелкомасштабных лидеров, которые способны организовать десять – двадцать человек и повести их за собой на улицу. Поэтому в России протесты будут нести разрозненный, не организованный и изолированный характер. В отдельном городе, в отдельной республике, по отдельному поводу. Как, например, в Ингушетии.

- Были протесты дальнобойщиков достаточно массовые, а, главное, по всей стране.

- И чем они закончились? Ничем! Дальнобойщики, надо им отдать должное, ничего не жгли, не громили, стёкол не били и за это им земной поклон. То, что делают «жёлтые жилеты» на мой взгляд – совершенно отвратительное занятие, которое, кстати, не исключено, что инспирируется специально обученными людьми извне. И французы, и англичане этот вопрос сейчас активно обсуждают. Посмотрим, что у них получится.

- Во Франции даже активисты Донбасса отметились…

- Безусловно. Это кое о чём говорит, как и то, что нашли около шестисот троллей в твиттере, которые засветились и в других местах. Конечно, керосинчику кто-то в этот процесс подливает, но, я бы сказал, что, если бы не было горючего материала, то и керосинчик бы особо не помог. Хотя нам говорят по телевизору, что враги подливают, на самом деле такой возможности нет и главное – некуда, потому что дров нет. Другой вопрос, что накапливается раздражение, но оно скорее оформляется в виде негативного протеста – я не пойду на выборы, я не пойду на улицу и вообще ничего не буду делать. Такое пассивное бурчание, что вполне устраивает действующую власть. Она совершенно не хочет получить то, что получилось во Франции. Да и любой разумный человек этого не хочет. Эта публика не столько расстраивается из-за цен на бензин, сколько веселит возможность пограбить магазины, сжечь машины, от души поразвлечься.

- Но они сейчас стали выдвигать политические требования!

- Конечно! Но кто стал выдвигать? У них нет никакого политического центра. Не с кем договариваться, вести переговоры. И в этом некоторая проблема. Когда есть с кем разговаривать, процесс можно рационализировать. Не с кем договариваться и нет гарантий, что договорённости будут соблюдать. И они ли контролируют этот протест? Возможно, есть люди, которые процесс репрезентируют, но нет тех, кто может сказать: всё, расходимся. Вряд ли они могут.

- А так называемая «школота», которая по всей стране выходила на улицу по призыву Навального?

- Их выходило ну три, ну пять тысяч! Это в Москве. А по всей стране их собиралось двести – триста человек. Это немножко другой случай. Есть чётко выраженная идея, есть чётко выстроенная управленческая интернет-структура. Даже есть чёткая цель – дайте нам честные выборы. Это можно было бы рассматривать как отдалённый аналог, но он в разы слабее по демографическому потенциалу. Этой «школоты» физически мало.

Алексей Мухин, политолог, генеральный директор Центра политической информации:

- Обратите внимание, что протесты, которые мы сейчас наблюдаем в Европе, которые начинаются уже в Великобритании, носят характер, который в своё время носила так называемая «Арабская весна». Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Будет ли данная политическая модель экстраполирована на российское политическое поле? Да, попытки такие уже есть.

- Что может послужить триггером подобных протестов в России?

- В том-то и дело, что всё, что угодно. Характер инцидента носит обтекаемую форму, триггером может всё что угодно быть, вплоть до ДТП с участием высокопоставленного чиновника. Но полагаю, что в нашей стране это невозможно. Если же произойдёт координация с европейскими протестами, то, полагаю, реакция властей будет максимально жёсткой.

- Вы сравниваете события во Франции с Арабской весной. Но не похожи ли она на события 1968 года?

- В 1968 году во Франции на улицы вышло студенчество. Они действовали с открытым забралом. Сейчас мы имеем дело с профессиональными погромщиками и сетевым протестом закрытым, в масках. Политические силы, конечно же будут использовать этот специфический протест в своих целях и выдвигать политические требования. Но, как показывает практика, они не смешиваются.

Павел Данилин, директор Центра политического анализа:

- Дело в том, что французы, которые выходили на площади, это представители нижней грани среднего класса. Это те самые люди, которые уезжали в своё время из городов в пригороды, поскольку не хотели жить рядом с арабами и чёрными, но при этом работают в городах. Получают они не очень большие зарплаты. По марксистской классификации они – рабочий класс. Но, к сожалению, марксистская классификация сейчас стирается, понятно, что никаких рабочих как таковых в современной Франции нет. Это люди, которые переехали в пригороды и для которых машина – средство получения работы, как для кого-то ноутбук, для кого-то – руки. Без машины они до работы не добираются. Кроме того, долгое время Франция проводила политику дешёвого дизеля. Так же как у нас в начале нулевых дизель был намного дешевле и эффективнее бензина. Плюс ко всему французы – очень жадные. Они за копейку удавятся. Если вы видите нежлобливого француза, это наверняка – эмигрант. Вот три составляющих и наложились одно на другое. На улицу вышли люди, для которых повышение цен на дизель очень существенно. Как результат это был первый выход людей на улицу. Информация о протесте стала распространяться как снежный ком. К этим людям, которые были ядром, присоединились те, кто был недоволен политикой Макрона. А их очень много. Параллельно находятся все партийные структуры. Партии не участвуют в протесте, участвуют только люди как рядовые активисты, в результате выходит спонтанный протест, который никому не нужен. Вчера появились первые политические лозунги. В отличие от 1968 года и ухода в отставку Де Голля, Макрон никуда уходить не собирается. Он будет разгонять эти протесты. Это очень деструктивный элемент, который внешне похож на оранжевый сценарий, первоначальным толчком которому послужила жлобская характеристика национальных черт французов. Это протест сетевого характера, вишенкой на котором явились вчерашние политические требования.

- Меня интересует не столько этимология протеста во Франции, сколько то, насколько подобные акции возможны в России.

- Если говорить о России – где у нас жирный средний класс, который накапливал жир на протяжении восьмидесяти лет и вдруг начал этот жир терять?

- Тем не менее, у нас были массовые протесты мусорные, обманутых дольщиков и т.д.

- Подобный протест у нас невозможен, у нес нет такого слоя, который бы пестовался многими поколениями французских руководителей, и ставшего одной их идентичности современной Франции. У нас такого в принципе не существует. У нас могут быть протесты разных представителей среднего класса, но у нас никогда не будет протеста а-ля французского, у нас нет социальной базы для этого. У нас может быть протест правоохранительных органов, у нас может быть протест оппозиции, но у нас никогда не будет протеста среднего класса. Во Франции средний класс теряет свои позиции и превращается в рабочий класс либо в нищий класс, в зависимости от способа характеристики – марксистской или экономической. То, что этот средний класс вынужден содержать громадные толпы людей, сидящих на пособиях, тоже играет свою роль. У нас этого в принципе никогда не было. Представители среднего класса не спонсируют тех, кто сидит на пособиях. У нас в принципе нет людей, сидящих на пособиях массово, как это происходит в Европе. Поэтому у нас не может быть такого протеста, у нас нет таких условий. Более того, тот же самый дизель мы уравняли в ценах с бензином ещё лет семь назад.

- Может ли послужить триггером протестов движение против застройщиков, как это происходит в Кунцеве?

- Я занимался этим вопросом, я был на митингах. Там есть 15-20 семей, которые жёстко против сноса их домов. Все остальные – приезжие из других районов. Сколько их человек – 100? Тысяча человек за, а сто – против, и они свезены со всей Москвы. О каких массовых акциях можно говорить. Все остальные жители хотят переехать в новые дома. Да, их дома не аварийные и не ветхие, но у них есть все проблемы старых домов. Если рассказать жителям других городов об этой проблеме, они скажут, что москвичи – больные люди, идиоты и дебилы. Это не может послужить поводом, объединяющим людей для массовых протестов.

Андрей Миронов, политтехнолог:

- Разовые акции подобные протестам "желтых жилетов" уже были. Достаточно вспомнить и дальнобойщиков, и обманутых дольщиков, и москвичей, выступавших против реновации. Такие локальные протестные акции могут быть, а уж жилеты они будут надевать или гвоздики раздавать – не имеет никакого значения. Насколько это будет масштабно и массово – будет зависеть от тех лозунгов, с которыми эти протестные акции будут организовываться. Вообще, протестное уличное движение – общепринятая практика в европейских странах. И не удивляет. Другое дело то, что произошло во Франции – повторение 1968 года – это слишком массовое движение. Тогда возникают совершенно другие вопросы: смена правительства, так, как и в 68 году – уход Шарля Де Голля. Прогнозировать протестное движение трудно. Всё зависит от социальной составляющей, как население принимает реформы правительства. Не важно, в какой стране – в России, во Франции. Если эти реформы вызывают ухудшение жизни населения, народ выходит с протестами. Дальше работают технологии. Вспомните революцию роз, революцию гвоздик – каждая революция пытается создать свой бренд и под этим брендом выступать. Я не думаю, что «жёлтые жилеты» станут международным движением.

Пример дальнобольшиков показал, что народ может объединиться вокруг одной темы. Те реформы, которые проводит правительство могут объединить протест.