Posted 7 февраля 2012,, 20:00

Published 7 февраля 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 02:29

Updated 8 марта, 02:29

Президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник

Президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник

7 февраля 2012, 20:00
Первое требование митинга на Болотной площади – немедленное освобождение политических заключенных. Как бы отвечая на него, Владимир Путин на встрече с политологами заявил, что в России политзаключенных нет. Так есть кого освобождать или нет? Об этом рассказал «Новым Известиям» адвокат Генри Резник.

– Все-таки существуют или нет в нашей стране политические заключенные? Кого вообще можно отнести к этой категории?

– Есть понятие «политзаключенный» в узком и в широком смысле. В узком смысле, и это идет с прошлых веков, это люди, которые привлекаются к уголовной ответственности за свои убеждения. Есть более широкое понятие, которое применяется в международном праве. Это лица, осужденные по политическим мотивам. Это означает, что им предъявляются уголовные обвинения. Но дело в том, что эти обвинения фабрикуются и осуждаются те лица, которые эти преступления не совершали. У нас есть категория лиц, в отношении которых общественное мнение убеждено в том, что они сидят за несовершенные преступления. У них хотят, например, отобрать бизнес, либо это расправа за противостояние с какими-то властными структурами. В широком смысле это понятие объединяет всех незаконно осужденных. Это не следственная ошибка, это когда вполне сознательно людей осуждают за те преступления, которые они не совершали.

– А насколько формально это прописывается в кодексе?

– Понимаете, какая ситуация. У нас нет, например, как было в советское время, наказания за антисоветскую агитацию и пропаганду. У нас нет в Уголовном кодексе положений, которые бы карали за убеждения. Но осуждение невиновных людей по мотивам широкого плана, скажем, по мотивам, «посторонним правосудию», есть, и такие люди у нас есть, и они сидят. И в защиту именно этих людей, как это понимается Европейской конвенцией и практикой Европейского суда, и выступают правозащитники.

– И много таких людей в России, кого все-таки можно назвать политическими заключенными в широком смысле?

– Сложно сказать, сколько их точно. Я полагаю, что в целом по России таких людей наберется сотни. Ведь это противостояние может быть и на федеральном уровне, как, например, «дело ЮКОСа», и на региональном, когда фабрикуются дела, чтобы отнять у людей бизнес. Такие люди есть, но учет их никто не ведет. Какая-то часть их известна. В их защиту выступают правозащитники. Какая то часть – латентная. В узком плане человека привлекают за его взгляды, за его противостояние с властью, в широком плане мотивация иная. Понятие «политическая мотивация» в международном праве более широкое. Например, условно говоря, человек оказался на территории другого государства, и его хотят экстрадировать в Россию, чтобы судить. Но он говорит, что это дело сфабриковано и имеет политическую мотивацию: «У меня бизнес хотят в действительности отобрать». И с точки зрения международного права это политическая мотивация.

– Можно ли приравнять к политическим заключенным тех, кого у нас судят по статье «экстремизм»?

– В действительности это понятие оценочное, оно очень широкое, и как всякое оценочное понятие, содержит при применении повышенный риск злоупотребления. Но от этих понятий не уйдешь. Например, вот сейчас осужденных нацболов называют политзаключенными. Но здесь нужно внимательно анализировать дела: если речь идет действительно о создании групп, которые готовили насильственные акты, то это одно. Но когда речь идет о неких абсолютно позорных незаконных осуждениях за то, что нацболы врывались в помещения и разбрасывали там листовки, это другое. И Европейский суд признал это незаконным осуждением.

– Директор российского представительства Amnesty International Сергей Никитин заявил, что в российской правозащитной практике уже больше применяют термин не «политический заключенный», а «узник совести». Есть ли разница?

– «Узники совести», как я понимаю, – это очень узкий термин. Это люди, которые сидят за свои убеждения, те, кто противостоит власти. Но их осуждают за несуществующие уголовные преступления. Их осуждают не по статье, а по их убеждениям, поскольку таких норм в Уголовном кодексе нет. Если доказывается, что на них сфабриковали дела, что в действительности причина, по которой их посадили, – это критика власти, то они, конечно, узники совести. Когда человек, например, заявляет, «на меня сфабриковали дело, потому что я критиковал Путина, губернатора или прокурора», и когда правозащитники изучают дело и с этим человеком соглашаются, в таком случае это, конечно, узник совести.

– А кто конкретно попадает у нас под понятие «узник совести»?

– Много людей, которые заявляют такое. Нужно все проверять. Вот Ходорковский заявляет, что с ним расправились за то, что он противостоял власти и что у него хотели отобрать бизнес. Но есть и другие дела, и каждое нужно отдельно расследовать. Например, человека осуждают за хулиганство. Но это была провокация – известно, что хулиганства он не совершал. Но известно и другое: человек входит в национал-большевистскую организацию или в несистемную оппозицию. И выясняется, что дело сфабриковано: ему спровоцировали драку или подбросили наркотик, а человек в действительности невиновен. А причина фабрикации в том, что он критиковал власть, и он – узник совести.

"