Директор «Левада-Центра» Лев Гудков

– Лев Дмитриевич, социологи давно говорят о том, что россияне боятся реформ и вообще каких-то новаций. Значит ли это, что при любых резких изменениях, например, политической ситуации, у людей будет напрочь выбита почва из-под ног?

– Примерно так. Реформы потеряли свой смысл. В начале прихода Путина самые разные группы населения надеялись на то, что он будет проводить ту или иную политику реформ. Но поскольку конъюнктура мировой экономики изменилась, и цены на нефть очень высоки, доходы государства растут, то в общем правительство практически свернуло реформы в любых областях. Поэтому люди не знают, что связывать с реформами. Они надеются на то, что нынешнее положение будет какое-то время продолжаться без резких колебаний.

– Когда Владимир Путин уйдет, это отразится как-то на населении? Появится в обществе какая-то нервозность?

– Предполагаемый уход Путина воспринимается с некоторым сожалением, но ничего катастрофического люди не ждут. Подавляющее большинство полагает, что те, кто придут на смену, будут продолжать тот же курс. Никаких резких изменений люди не предполагают и никаких страхов здесь не возникает. Так что тут все довольно рутинно и спокойно.

– В одном интервью вы говорили о том, что страна начинает отворачиваться от внешнего мира и растет внутренняя обособленность. С чем это связано?

– Власть, поскольку она не может предложить никаких новых целей, политических, национальных, вынуждена эксплуатировать старые имперские комплексы великой державы, силовой политики в отношении ближайших соседей и мира. Это воспринимается с большим чувством удовлетворения, вызывает национальную гордость у людей.

– А чем это для нас может обернуться?

– В ближайшей перспективе это ничем особенным не грозит, а в будущем, если ничего не изменится, Россия постепенно сползет в разряд периферийных, стагнирующих стран, не развивающихся и не способных на модернизацию. Она будет третьеразрядной страной.

– А какой наши граждане видят Россию сейчас?

– Здесь нет какой-то определенной картины. Молодые, те, кто родились после перестройки, воспринимают нынешнее положение России, более скромное, чем в советские времена, как некоторую норму. Они надеются, что постепенно Россия станет такой же нормальной страной, как и другие развитые страны. Постепенно будет сближаться с европейскими странами. У них меньше имперских амбиций. А старшее поколение воспринимает происшедшее за 15 лет как некую драму, как потерю роли и статуса супердержавы, как некоторую катастрофу.

– На что сегодня ориентируется молодежь?

– Наша молодежь довольно сильно отличается от европейской, которая более идеологизирована, политизирована и более включена в общественные и политические движения, в структуру гражданского общества. Наша молодежь прагматична, хочет больше зарабатывать и не склонна далеко заглядывать вперед. Аполитична по сравнению с людьми старшего возраста, довольно цинична, не верит ни в какие слова о правах человека, морали и так далее. Хочет жить, как в ее представлениях живут в других странах, не слишком вкладываясь в это.

– Можно ли составить образ среднестатистического россиянина? Атмосфера в обществе становится лучше, появляется некоторое ощущение благополучия…

– Стабильность связана с некоторым ростом экономики. Действительно растут доходы, и это вселяет в людей ощущение если не уверенности, то какого-то растущего спокойствия. С другой стороны, для очень многих групп произошло снижение уровня запросов. Чрезмерные надежды первых лет перестройки сменились более прагматическими и реальными. Люди притерпелись к изменениям, адаптировались, привыкли к власти (то есть к произволу, и научились не связывать с ней каких-то чрезмерных иллюзий). Это все в целом дает некоторое ощущение обозримости социально-политического пространства. Люди начали привыкать к тому, что произошло. Не столько изменились их установки и взгляды, мораль или ценности, сколько они потихонечку обжили тот перелом, который произошел на рубеже 80-х–90-х. Это главное, что произошло.

– Но в то же время в будущее они предпочитают не смотреть и не гадать.

– Будущее не понятно. Оно закрыто. Это происходит потому, что люди не в состоянии сами строить свою жизнь, рассчитывать на себя. Поэтому они, как и раньше, надеются на власть, которая по их представлениям будет немножко более умеренной, не так будет грабить или обманывать, становится более предсказуемой. Это создает такое ощущение спокойствия или стабильности.

– Складывается впечатление, что наше общество весьма ранимо…

– Я бы не сказал, что оно ранимо. Как раз наоборот. Наше общество скорее нарастило себе такую толстую кожу, привыкнув к репрессивной власти, власти, которая жила эксплуатацией населения. Оно научилось обживать эту власть, лукавить, обманывать ее, приспосабливаться к ней. Не столько верить ей, сколько демонстрировать свое согласие с ней, свою лояльность. Но вместе с тем заниматься своими делами. И этим наше общество сильно отличается от европейского, которое все-таки более ответственное, индивидуалистичное и активное. Именно поэтому оно в гораздо большей степени включено во всякого рода политические и гражданские организации. Оно не надеется на власть, там люди надеются только на себя и решают свои проблемы самостоятельно. У нас же люди по-прежнему надеются на власть, что она что-то сможет сделать.

– Приближаются выборы. Существует мнение, что люди не могут отличить популистские лозунги от реальных действий политиков. Так ли это?

– Конечно. Вообще говоря, отличать популистские лозунги от реальных политических целей и программ могут только специалисты, люди, включенные и обладающие ресурсами, информацией и прочим. Массовый избиратель может с удовлетворением или с удовольствием выслушивать их, верить или не верить им. Я бы сказал, что люди слушают такого рода популистские программы с удовлетворением, но с большим скептицизмом. Например, все национальные проекты были встречены с удовлетворением, но в массе своей люди не верят в их осуществимость. Считают, что направление, избранное руководством страны, правильное, но деньги будут либо неправильно использованы, либо просто разворованы. Настороженность людей по отношению к власти очень велика.

– Насколько наш человек всесторонне развит, цивилизован, интегрирован в мировое сообщество? В 90-е для нас было характерно некое преклонение перед Западом, а сейчас как?

– Наш человек все-таки не похож на западного человека. Он в сравнении с западным человеком не уважает себя и ощущает свои комплексы. Не случайно возникло это выражение «совок». Оно очень двойственное. С одной стороны, содержит презрительную оценку самих себя, с другой стороны – и оправдание собственной слабости и неполноценности. Такое мазохистское отношение к самому себе. Нет оснований для людей гордиться собой. Зарабатывать они не могут, таких условий нет. Большинство людей считает, что им недоплачивают, что экономика устроена таким образом, что их труд недооценен. А раз главное дело их жизни, профессиональная деятельность недооценена, то это никоим образом не может вызывать чувства удовлетворенности собственным положением. Особенно это значимо для мужчин. Мужчина все-таки добытчик, он должен обеспечивать семью, реализовываться в профессиональной сфере. Если этого не происходит, тогда возникает это ощущение неполноценности, нереализованности, зависти и внутренней агрессии по отношению к другим. Неважно, на кого это выплеснется: на американцев или кавказцев. Это очень большой потенциал агрессии.