«Роман его жизни еще не прочитан...»

Давно поняла: у народа, к которому имею честь принадлежать, два очевидных, как ожог, недостатка – зависть и неблагодарность. В порыве русский человек поможет другому, отдаст последнее. Но никогда не вспомнит о том, кто помог ему. Мало того – может и невзлюбить. Память укоротилась до непостижимых величин. Каждый день слышу: «Раньше у нас все было! Все можно было купить!..» Когда это сложилось, не берусь судить. Не вчера и надолго сказано поэтом: «Они любить умеют только мертвых». С живыми у нас затруднения...

Ельцин – личность огромного исторического масштаба, потому про какие-то популистские игры здесь смешно говорить, хотя охотников снизить крупное до своего масштаба у нас больше, чем даже позволяет территория. Он понял, почувствовал исторический шанс – и не упустил его: Россия вернулась на карту мира как Россия. Второй, еще более важный шаг: опередив буквально всех тогдашних демократов, участников широкого движения, вызванного к жизни «перестройкой», Ельцин понял: социализма с человеческим лицом не бывает. За личным – острым и сыгравшим свою роль в истории страны – конфликтом с Горбачевым стояла вот эта фундаментальная разница в понимании прошлого, настоящего и будущего России. В последние полтора года правления Горбачева, всерьез рассказывавшего нам о том, что его дед выбрал колхозы, и он этому выбору никогда не изменит, страна застряла в исторической расщелине. В августе 1991-го Ельцин могучим рывком выдернул ее оттуда...

Для меня бесспорно еще и вот что: Ельцину удалось вернуть интеллигенции доверие к власти, которого в России до него не было. Наша интеллигенция, увы, внесла хаос в эту историю: «Если ты интеллигент – не сотрудничай с властью никогда!» В последние годы правления Ельцина интеллигенция от него дистанцировалась. У одних причиной стала невозможность преодолеть отвращение к начатой им войне в Чечне (я самым резким образом выступала против нее в печати), у других – немало позы.

Сегодня можно уже сказать: вот и допозерствовали...

Я работала – на сугубо общественных началах, что было для меня крайне важно – в Президентском совете и в Комиссии по вопросам помилования при президенте России, и там и там с 1994-го по 2000 гг. Именно свойства Ельцина, общественные и личные, дали возможность приносить в этих рамках посильную пользу становящейся в России демократии и не испытывать внутреннего дискомфорта. На заседаниях Президентского совета, которые он всегда вел лично, меня сажали, как единственную женщину, напротив него. С первого раза – и всякий раз – я была не то что удивлена, а поражена корректностью его обращения с членами Совета. Когда шла первый раз, сказала себе: «Если допустит малейшее хамство по отношению к кому бы то ни было – ноги моей больше здесь не будет!..». Говорят, что с людьми своего аппарата Ельцин вел себя иначе. Не знаю, не была свидетелем. Но с нами, которых он сам пригласил как советчиков, это была такая, повторю, корректность, которую тогда в России днем с огнем искать надо было (сейчас – встречается, пообтесались все-таки). Не говорю уж, что и речи не могло быть о горбачевском «тыкании». Помню, жаловался мне Сергей Павлович Залыгин: «Объясните мне – почему Михаил Сергеевич мне тыкает? Я – беспартийный, по возрасту гожусь ему в отцы...»

Идет Совет, все выступают по очереди, по 5–7 минут. Вместо часа сидим уже час сорок. Шевченко, глава протокола, зайдя за мою спину, делает Ельцину страшные глаза, знаки руками. Имел, в сущности, полное право извиниться, встать и закончить заседание. Всегда повторялось одно и то же – с заминкой, стеснительно улыбаясь (да-да!), говорил: «Вот тут Владимир Николаевич знаки мне делает ...мы с ним сильно опаздываем на другую встречу... а у нас тут четыре человека еще не выступили... Может быть, я мог бы попросить вас – по полторы-две минуты, самое важное, а?..» С такой именно просительной, извиняющейся интонацией.

Я видела его пытливым, любознательным, с настоящим живым интересом к ярким людям, которых он собирал вокруг себя, чтобы их послушать, а не поучать. Совершенно не советская, не номенклатурная черта.

Его звездный час – все мы это видели, когда он стоял на бронетранспортере у Белого дома. Правильное исторически и мужественное человечески решение – поехать утром 19 августа в Белый дом с прямым риском для жизни – и в нужный момент выйти из него с не меньшим риском, под возможную пулю снайпера, например. Зачем? У него самого это описано, кажется, адекватно: «Я еще раз посмотрел в окно. Бронемашину окружила толпа людей... Как удар, как внутренний рывок ощутил: я должен быть сейчас там, рядом с ними...»

На днях один человек, под впечатлением от фильма «Мастер и Маргарита» и моего участия в дискуссии о фильме, спросил меня: «А на кого в романе Булгакова похож Ельцин?» В памяти скорее всплывают важные смыслы романа. Булгаков показывает: человек волен в своем выборе, он сам выбирает важнейшие повороты в своей жизни. Ельцин на наших глазах несколько раз сам, единолично, делал важнейший, болезненный выбор, зная, как дорого он ему обойдется! Роман его жизни еще не прочитан как следует – читатели ленивы и мелочны. А сказки о том, что он был куклой в чьих-то руках, смешны: их слагают те, кто не знали в своей жизни, что такое выбор...

Вспоминаю, как мы всей семьей собрались встречать Новый год у нашей дочери, когда Ельцин неожиданно для всех стал прощаться с нами с телеэкрана. Через некоторое время мы с мужем заметили, что одиннадцатилетней внучки нет за столом. «А где же Женечка?» Дочка отвечает: «Заплакала и побежала в свою комнату, чтобы не заметили. Плачет там: ведь Ельцин – ее президент, вся ее жизнь при нем шла...»

Герои моей детской книжки «Дела и ужасы Жени Осинкиной» (сейчас я написала уже второй том) – граждане свободной России, смелые и инициативные, для которых свобода – естественная среда обитания. Я приняла решение писать эту книгу, когда увидела, что взрослые готовы свободу, добытую в эпоху Ельцина, отдать. Хочу помочь детям не допустить этого. Смею думать, что удастся.

А Бориса Николаевича со страниц вашей газеты поздравляю и благодарю!


Член Политсовета СПС Борис Немцов: «О Ельцине я могу говорить часами»
«На него вешают всех собак»