Posted 25 августа 2008,, 20:00

Published 25 августа 2008,, 20:00

Modified 8 марта, 07:51

Updated 8 марта, 07:51

Председатель комитета Госдумы по экономической политике и предпринимательству Евгений Федоров:

Председатель комитета Госдумы по экономической политике и предпринимательству Евгений Федоров:

25 августа 2008, 20:00
Евгению ФЕДОРОВУ есть что и с чем сравнивать. В Думу первого созыва он избирался как соратник Анатолия Собчака – в нынешней, возглавляя один из ключевых комитетов, одновременно входит в генеральный совет партии «Единая Россия». На редакционной летучке «НИ» он не только рассказал журналистам об эволюции российского парл

– Каким вам видится сегодняшнее состояние российской прессы?

– СМИ, к сожалению, отстали от страны и ее потребностей лет на пять. С точки зрения национального курса некоторые передачи, например, на телевидении очень хороши, но их мало. Очень много по ТВ гадостей, поэтому я смотрю телевизор с пультом в руках: если что – сразу переключаю канал. Но и это редко помогает. Чтобы отвечать требованиям времени, российским СМИ надо идти по пути саморегулирования. Это серьезная проблема, которая требует и концептуальных, и кадровых, и экономических решений. Принимать их сложно, потому что закон о СМИ устарел лет на десять. В нем ведь даже не прописаны отношения собственника издания и его редакции. Конечно, этот закон должен быть переписан, он обязан отвечать современным требованиям. Ведь, например, цифровое телевидение, которое уже стучится в наши двери, не имеет до сих пор законодательной поддержки.
По роду своей деятельности происходящее я оцениваю с экономической точки зрения. Поэтому, говоря о нынешней ситуации в СМИ, я убежден: мы в рамках изменений экономики России должны добиваться, чтобы газеты были рентабельными. Сейчас этого нет, особенно в регионах. Это трудная задача, но она имеет решение: необходимо упростить налогообложение, дать стимулы прессе в вопросах аренды, развивать рекламу. В стране в целом недооценен интеллектуальный труд. В экономике России нет оборота нематериальных активов, которые являются главной рыночной оценкой этого труда.

– Вы были депутатом Госдумы еще первого созыва. В нынешнем парламенте таких немного, поэтому вам, как никому, есть с чем сравнивать. Сейчас много говорят о «лихих девяностых». Тогда депутаты спорили до хрипоты, иногда даже дрались. Сегодня в Думе тишь да гладь, а народные избранники в большинстве своем стали машинами для голосования. У вас нет такого ощущения?

– Я действительно был депутатом первого созыва, а первый раз избирался одновременно с Ельциным. В 90-е годы застал период развития и строительства новой России. В Думу я прошел при поддержке Российского движения демократических реформ, которое возглавлял Анатолий Собчак. Мы все начинали с нуля.
Тогда даже здания не было. Первый раз заседали на Чистых прудах, потом в здании мэрии, и только потом на Охотном Ряду. Это было творческое время. Но правила игры формировались после расстрела парламента, который, по сути, был военным переворотом. Дума тогда была действительно «интереснее» для стороннего наблюдателя. Она не была единым организмом и не могла им быть, потому что действовала после переворота. Нынешняя же Госдума стала более организованной. Депутаты интегрированы в систему партий, они не могут и не должны голосовать в отрыве от этой системы, и это очень хорошо для страны.

– Но ведь в 90-е годы депутаты отвечали непосредственно перед избирателями, а сейчас – перед товарищами по партии и ее руководством?

– Для меня в этом смысле ничего не изменилось. Тогда я считал себя независимым депутатом, который отвечает только перед своими избирателями и больше ни перед кем. И это было необходимо, потому что страна управлялась колониальными методами. В министерствах сидели иностранные советники, в основном американцы. Это было похоже на Афганистан, где я служил во время войны. Там тоже повсюду сидели советские советники, хотя формально страной управляла местная верхушка. Без них не принималось ни одного серьезного решения – то же и у нас в 90-е годы, но с американцами. В шестиэтажном здании Росимущества, например, целый этаж занимали иностранные советники. Вся олигархическая система произошла из механизмов колониального курса. Олигархическая система работала так: к министру приводили человека и говорили – он будет работать вашим замом. И этот человек 80% своего времени посвящал тому, что принимал решения «по бизнесу». А если делал что-то не так, приводили другого с уже готовыми бумагами о его назначении, и министр их подписывал.
Отличие сегодняшнего курса, который проводят Путин и Медведев, в том, что он национальный, то есть отвечает интересам населения всей страны и каждого человека. Перед ним и совместно с ним отвечают депутаты, и эта ответственность несравнима больше той, какую они несли в 90-е годы.

– «Единая Россия» у власти уже восемь лет, с олигархами покончили, но лучше не стало. И экономическая политика, за которую отвечает ваш комитет, яснее не выглядит…

– Во-первых, лучше стало, и это подтверждают многочисленные социально-экономические показатели, с которыми вы, я думаю, знакомы. Во-вторых, действительно могло бы быть и гораздо лучше, но не стало, потому что все мы пожинаем плоды экономики, которая уже перестала быть колониальной, но остается сырьевой. Сегодняшние параметры нашей экономики – результат стратегического управления в интересах других стран. Сырьевую экономику предложили нам иностранцы, это неоспоримый факт. По-своему они были правы: им объективно не нужно было, чтобы наша страна, кроме сырьевой деятельности, еще чем-либо занималась.
Нынешний курс – это курс на инновационную экономику, а не на сырьевую, как сейчас. Это и есть экономическая политика, в которой нуждается Россия. Соответственно нам необходима экономика нематериальных активов и экономика глубокой переработки. В России сейчас всего 0,3% нематериальных активов от общего объема экономики, в то время как в средней европейской стране – 30%. Сырьевая экономика вяжет страну, тормозит ее в развитии. О чем бы мы сейчас ни говорили – о налогах, образовании, малом бизнесе, росте промышленности – все это по большому счету сырьевой экономике не нужно. Ей и так хорошо. И другим странам – тоже.
Для победы национального курса необходимо развитие институтов нашего гражданского общества. Оно является главным инструментом реализации Стратегии-2020, которая возможна только благодаря массовой поддержке населения. Она необходима и потому, что отходу от сырьевой экономики, а значит, и национальному курсу противостоят мощные силы, сопротивление которых очень тяжело и сложно преодолевать.

– Да неужели при выстроенной мощнейшей вертикали власти, практически полном отсутствии серьезной оппозиции, контроле всей политической системы и СМИ власти кто-то всерьез может мешать?

– Вы упрощаете ситуацию. Я не считаю, что наше информационное пространство контролируется российской властью. Если говорить профессионально, в отличие от западных стран у российской власти даже нет инструментов такого контроля и его стратегии. Иллюзия, что высшая власть может управлять СМИ, прямо привнесена в Россию. Политтехнологи это называют прививкой. Другое дело, что существует мера ответственности за сказанное и написанное, но она есть в любом обществе. Существуют три основные силы, которым несырьевая экономика не нужна, они противостоят изменениям, затрудняют процесс. Во-первых, это иностранный контроль, который продолжается, хотя, собственно, советники уже уехали. Западные страны тратят миллиарды бюджетных долларов на политическую работу за рубежом. На Россию расходуются очень серьезные средства. Занимаются этой работой хорошо подготовленные профессионалы, и они эти деньги грамотно отрабатывают. Обвинять их за это глупо – каждая страна проводит свою политику.

– И за восемь лет руководство страны и поддерживающая его «Единая Россия» не смогли им ничего противопоставить? Средства ведь тоже есть, и немалые, даже в рядах вашей фракции очень богатые люди – миллиардеры…

– Серьезный исторический процесс идет тяжело, требует длительного времени и, к сожалению, движется не так быстро, как бы нам всем хотелось. Второй эшелон сопротивления – это внутренние сложившиеся в РФ силы – люди, которые не хотят менять правила игры. Им просто невыгодно это делать, потому что сырьевая экономика их кормит. И кормит очень хорошо, так что перемены не в их интересах. В-третьих, мы пока не ощутили перехода на национальный курс госаппарата. Не забывайте, что для инновационной экономики нужно, чтобы минимум 20 млн. человек начали работать по-новому, это в первую очередь касается менеджеров, чиновников, науки. Практически все предприятия России должны будут перестроить структуру своей работы. Это притом, что в стране пока даже нет понятия о том, как работает инновационная экономика. Пока же большинство элит в РФ – сторонники сырьевой экономики, и этого нельзя не брать в расчет.

– А как они могут быть иными, если государство имеет своих представителей только в нефтегазовых компаниях, в которых оно имеет свою долю собственности? Ведь ни одно высокое должностное лицо не входит в совет директоров, например, макаронной фабрики – все либо при нефти, либо при газе, либо при трубе. Создается впечатление, что олигархия у нас доведена до совершенства – она, ко всему прочему, стала еще и государственной?

– Олигархов сегодня уже нет, но есть их наследие, которое выражается в структуре российской экономики и в структуре российского управления. Но если раньше она была колониально-сырьевой, когда все эти олигархи работали в интересах других стран, то сегодня это просто сырьевая экономика, но в основном ориентированная уже на интересы страны. Эти интересы и отстаивают представители государства в нефтегазовых компаниях, поскольку Россия – мощная энергетическая держава. Но при этом чиновники вынуждены понимать, что они ответственны перед государством – в отличие от олигархов, которые, наоборот, в 90-е заставляли государственный аппарат принимать решения в своих интересах.

– Но можно ли эффективно отстаивать интересы государства в такой коррумпированной стране?

– А коррупция – это непременный побочный продукт сырьевой экономики, на которую мы «сели» в 90-е годы. Малый бизнес, который сам принимает решения, ей не нужен, поэтому она его давит. Гражданское общество – тоже, это просто не ее стандарт. Пока мы живем по правилам сырьевой экономики, можно наносить удары по коррупции, порой даже очень мощные, но победить это зло нельзя. Для изменения курса надо было принимать политические решения, и они уже приняты. А чтобы они были выполнены, реформы только в экономической сфере недостаточны. Инструментом, повторяю, должно быть гражданское общество, которое должно развиваться одновременно с реформами и подстегивать их.

– Плюс инновации, ведь в Стратегии-2020 ставка делается на них?

– И правильно делается. Инновационной экономике необходимы НИОКР – научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. Реализация задач НИОКР повышает эффективность использования ресурсов, конкурентоспособность экономики, уровень жизни населения. Но это в идеале, когда структура экономики поддерживает инновации. А у нас, как я уже не раз говорил, сырьевая экономика: можно закачать в НИОКР любые деньги, но при этом рост нематериальных активов на выходе составит не более 16%, да и те – это «инвалиды рынка», а все остальное – невостребованная рынком работа. Поэтому и нужна Стратегия-2020.

"