Генеральный директор ООО «Польские лекарства» Марина Велданова

– Сейчас все больше иностранных компаний строят на российских просторах свои заводы, запускают производственные линии по изготовлению лекарств. Отношение к этому процессу неоднозначное…

– В настоящее время это очень обсуждаемый вопрос. Я знаю, что есть негативные выступления по этому поводу. Многие думают, что это попытка поглощения российской производственной базы, притеснение отечественного производителя. Но в Европе такой процесс, так называемой «женитьбы», идет уже давно. И общество от этого только выигрывает. Это индикатор эпохи, закон развития рынка.
Поэтому я считаю, что приход европейских технологий в нашу страну – это хороший знак. Вместе с зарубежными компаниями в Россию придет приток здоровых инвестиций, инновационных продуктов, интеллектуальных лицензий. Это поможет поднять отечественное фармпроизводство на должный уровень. Ведь со времен перестройки разработка новых продуктов, изобретение новых молекул почти остановилось. Если в развитых странах основа любой фармацевтической компании – оригинальные препараты, в разработку которых вкладываются колоссальные средства, то Россия в этом смысле только в начале пути. Сейчас мы производим практически одни дженерики (сделанные из импортных субстанций копии лекарств). А современные оригинальные препараты поступают к нам из-за рубежа и стоят огромных денег.
И что мы будем делать, если, грубо говоря, завтра закроется импорт? Лечиться от всех болезней анальгином и валидолом? Так что если мы действительно хотим совершенствовать свой фармрынок и улучшать лекарственное обеспечение, международное сотрудничество необходимо.

– Значит, покупка вашей компанией контрольного пакета акций старейшего российского завода «Акрихин» тоже знак времени? Что вы собираетесь делать с этим мастодонтом отечественного фармпроизводства? Неужели «Акрихин» вместо традиционных дженериков начнет выпускать инновационные препараты?

– «Акрихин» уже несколько раз перекупался. Но все предыдущие инвесторы были не стратегическими, а финансовыми партнерами: «вложил – перепродал». Сейчас речь идет об интеграции европейского и российского бизнеса.
«Польфарма» и «Акрихин» будут единой командой с общим аппаратом управления, единой долгосрочной стратегией развития. В завод будут вложены серьезные инвестиции на модернизацию производства, отладку логистической системы. Но основные усилия будут направлены на подъем исследовательской базы и поиск новых лекарств. Мы займемся усилением портфеля брендов. Нам повезло, у нас очень сильный штат ученых еще акрихиновской генерации. Сейчас они ведут переговоры по всему миру о приобретении исследовательских проектов, чтобы затем создать свое ноу-хау. Мы уже имеем достаточно большой список новых продуктов, которые планируем к выпуску. На линии стоит очень интересный ассортиментный портфель кардиологических, противотуберкулезных, гинекологических препаратов. Есть даже один уникальный препарат, которого пока нет нигде в мире, для лечения диабета второго типа. Он скоро выйдет в продажу. Так что, надеюсь, на российском рынке нам в недалеком будущем удастся стать лидерами по нескольким направлениям.

– А как появление в активе нового проекта отразится на деятельности польского холдинга?

– Интеграция позволит «Польфарме» быть более гибкой. Например, снизить себестоимость производства и сделать люфт снижения цены для потребителя. Сейчас в Россию из Польши приходят готовые к продаже препараты, мы везем все, вплоть до коробок, т.е. половину «воздуха». А так можно будет хотя бы паковать их на месте. Также не исключено, что акрихиновские производственные площадки будут использованы для выпуска некоторых продуктов «Польфармы». Ну и, конечно, наличие российского партнера позволит быстрее реагировать на изменения рынка, когда он дает волну потребления или спад.

– Будет ли завод работать в соответствии с GMP – международными стандартами, которым должны соответствовать предприятия, выпускающие ту или иную фармацевтическую продукцию?

– Завод уже сегодня имеет линии, соответствующие стандартам производственной практики, и выпускает продукцию высокого качества. Что касается технологий GMP в российском исполнении в целом, то это отдельная тема. Дело в том, что существует международный стандарт GMP, по которому производятся все лекарства в мире. И есть наш, российский вариант, который отличается от мирового. Правительство неоднократно собиралось выравнять ситуацию. В 2000 г. было объявлено, что предприятия, которые не перейдут к 2005 г. на GMP, будут закрыты. Никто не перешел. Сегодня решено, что это должно произойти к 2010 году, но пока это не проведено как решение через государственные органы, потому что прогнозы говорят, что у нас тогда останется с десяток производств, которые будут этому стандарту соответствовать. А это автоматически означает кризис: потеря рабочих мест, сокращение лекарственного пула. Сейчас все над этим ломают головы.

– То есть отечественные лекарства производятся по другим стандартам качества, чем импортные?

– Да, и в результате вот что получается. Иностранные компании, которые производят свою продукцию за рубежом, а продают в России, общемировым стандартам соответствуют автоматически. Но у нас им приходится конкурировать с отечественными препаратами, которые были произведены по другим критериям качества. Не хочу касаться темы «лучше–хуже», просто по другим. Поэтому я опять хочу вернуться к вопросу о европейских технологиях. Я уверена, что процесс интеграции поможет нам быстрее подойти к фазе зрелого цивилизованного рынка, выработать унифицированный подход к стандартам качества фармацевтической продукции. И тогда процесс вхождения в общемировой рынок будет гораздо легче. И количество фальсификатов наверняка снизится.

– А откуда в основном сейчас идет фальсифицированная продукция? Раньше говорили, что это Китай, Индия…

– Достаточно часто фальсификаты производятся и в нашей стране. Из Китая могут идти субстанции, но «варятся» они здесь. Хотя нужно отметить, что сейчас фальсифицированных лекарств стало меньше. Если 10 лет назад их было до 30% на рынке, то сейчас, по моему мнению, не больше 5%. Да и качество их, насколько в этом случае уместно говорить о качестве, стало лучше. Не только по упаковке, но и по составу. Хоть меньше людей травят.

– Как вы считаете, кто в конечном счете виноват в том, что к потребителю попадает фальсифицированный препарат – производитель, дистрибьютор, аптечный работник?

– Это и на совести провизора, и на совести заведующего аптекой, и на совести дистрибьютора. Но больше всего, на мой взгляд, виноват тот, кто это произвел.

– Но ведь тот, кто сделал топор, вряд ли виновен в том, что им Раскольников убил бабушку-процентщицу…

– Прежде всего производители «левака» совершают противоправные действия. Поэтому они по закону должны быть наказаны. И я считаю правильным, что такие процессы, как, например, «дело Брынцалова», проходят публично. Тогда те, кто играет в эти игры, задумаются.

– С этого года начала работать новая система лекарственного обеспечения льготных категорий граждан (ДЛО). «Польские лекарства» и «Акрихин» участвуют в этом процессе. Как вы оцениваете нововведения?

– Новая система начала работать с 2005 года. Она принесла много положительного в структуру рынка. На фоне возрастания объема потребления препаратов в целом миллионы людей получили возможность бесплатного лечения, в том числе и дорогостоящими инновационными препаратами. С начала этого года был изменен принцип функционирования программы. Центр принятия решений был перенесен с федерального уровня в регионы при сохранении централизованного обеспечения дорогостоящими препаратами наиболее тяжелых заболеваний.
Сейчас все фармацевтические компании подводят итоги работы первого полугодия, и мы пытаемся понять, что эта новая система дала нам, рынку, потребителю и обществу в целом. Вывод: во многом этот процесс проходит спонтанно.
Если последние годы мы более-менее понимали, что происходит на рынке льготных лекарств, то теперь такого понимания нет. Раньше существовал определенный круг дистрибьюторов. Это были официальные крупные поставщики, которые занимались льготным обеспечением аптек закрепленных за ними регионов. Мы знали их рейтинг, могли планировать свои поставки. Сейчас большая часть полномочий отдана в регионы, и каждый регион творит в меру своей творческой фантазии. Любой дистрибьютор может участвовать в аукционе, торги открыты, цены открыты, кто-то играет на понижение, кто-то у кого-то перекупает.
Для нас, производителей, это означает удлинение цепочки и появление неизвестных фигурантов, каких сотни. Поэтому мы работаем в реактивном режиме.

– А как сказываются такие перемены в системе ДЛО на уровне обеспечения потребителей?

– Я считаю, что в данном случае главный критерий оценки, хороша система или плоха, – это степень обеспеченности больного всеми необходимыми препаратами. А первая половина прошлого года, например, показала, что процент заказа упаковок снизился по сравнению с предыдущим. Я, как врач, понимаю, что это значит. Доктор вынужден оперативно менять схему лечения, а это уже проблема. Может, я драматизирую, но это моя позиция, как медика. Говоря о работе в фармацевтике, мы говорим о людях. Поэтому я считаю, что в основе деятельности и государства и фармкомпаний должен лежать принцип социальной ответственности, а не только забота о прибыли.

– Как вы считаете, почему новая концепция пробуксовывает?

– Все началось еще со старой системы, когда не смогли посчитать точное количество больных и при этом резко объявили монетизацию, которую многие предпочли. Бабушка забрала свои лекарственные деньги на хлеб, а потом попала в больницу. Ясно же, что ее не выгонят на улицу, все равно будут лечить. Но почему этого не предусмотреть заранее? Поскольку первичный расчет финансирования не был правильно произведен, появились огромные долги государства перед фармкомпаниями. Потом, правда, их покрыли. Новая система сохранила многие черты старой. Также сначала изменили правила игры, а потом стали придумывать, как по ним жить, также вместо лекарств можно взять деньги, также обозначена не слишком достоверная цифра льготников, но ко всему прочему еще и добавился блок проблем с дистрибьюторами. Поэтому мы имеем то, что имеем.
На мой взгляд, нужно составить управляемый реестр больных, прописать лист лекарственных препаратов в соотвествии с алгоритмом и стандартом лечения, перемножить одно на другое, а потом уже разрабатывать схему финансирования и правила игры. Или просто ввести страховые доплаты к определенному лимиту и отдать вопрос на откуп врачам и пациентам.

– Но в лекарственном обеспечении возможны позитивные изменения? И вообще как, по вашему мнению, будет меняться фармацевтический рынок в будущем?

– Я уже говорила, что в целом все, что происходит – позитивно, просто не всегда просчитано заранее. Думаю, должен произойти качественный скачок на рынке в целом. Например, очень интересный и важный момент нас ждет в сегменте так называемой парафармацевтической продукции. Скорее всего, произойдет прорыв на рынке БАДов. В той же Америке объем рынка лекарств и биологически активных добавок сейчас практически равный. Со временем мы тоже к этому придем. Только это будут не те БАДы, имидж которых сейчас ужасен, а названия звучат как ругательства. Рынок БАДов будет отрегулирован (над этим сейчас уже идет работа), на нем появятся эффективные и безопасные компоненты питания для поддержания нормальной жизнедеятельности организма, а не сушеные ящерки, посыпанные водорослями, которые позиционируются как панацея от страшных болезней.
Учитывая, что сейчас вновь восстанавливается и совершенствуется система диспансеризации, должна улучшиться и выявляемость заболеваний, и их диагностика. Надеюсь, это поможет уйти от совершенно анархичного отношения к лекарствам. Европейцы бывают шокированы, когда мы показываем им современные исследования, результаты которых объясняют, почему был куплен тот или иной препарат. Антибиотики, например, которые считаются «тяжелой артиллерией» медицины, до 85% наших потребителей покупают потому, что они сами так решили. А какой именно лучше всего приобрести, им посоветовал провизор в аптеке. Объяснить это иностранцам, где большинство лекарств отпускается строго по рецептам, почти невозможно.
В целом переход от хаотичного рынка к упорядоченной системе лекарственного обеспечения и медицинского обслуживания сократит прирост лекарств. Общее количество препаратов, скорее всего, будет снижаться, но зато будет больше инновационных разработок, продуктов высоких технологий, в том числе и среди отечественных препаратов.

– Вы действительно верите, что так будет?

– Я уверена, что мы идем к зрелому цивилизованному рынку фармацевтики и медицинских услуг. Ко всем его представителям – производителям, дистрибьюторам, врачам, аптечным работникам – сейчас постепенно приходит осознание того, что они играют на одном поле. И от того, насколько успешной будет эта игра, зависит благополучие и здоровье всего общества. Реальными ли будут описанные мною перспективы, покажет время. Но я настроена позитивно.