То пандемия, то санкции, то чиновники... На что жалуются тверские фермеры

Известный писатель и журналист Петр Алешковский публикует в своем блоге дорожные впечатления от путешествия по Тверской области. В том числе, и о тамошних фермерах, жизнь которых только начала налаживаться, как грянули сначала пандемия, а затем спецоперация. Рассказ о том, как они переживают эти времена и записал Алешковский:

«Стоим с ним на мосту, речка, летом узкая, теперь разлилась, сплошные заводи. Василий из местных, он предприниматель, основатель агрохолдинга. Идет перелет гусей, птицы тьма, стаи подлетают одна за другой, садятся на воду.

- На моей озимой кормились, но не жалко.

Жалко ему было по дороге: справа от поля паслось стадо, лошадь отбилась и пошла щипать молодую зелень. При стаде – пастух, но ему и дела нет. Остановились, поманили рукой, подбежал, все понял: «А чё, она сама, сейчас прогоню». И побежал, как же – начальник приехал!

- Это – зомби-люди, живут в параллельной реальности, нищета – не то слово, пьют, жрут, детей плодят, топорами дерутся, садятся в тюрьму, детей забирают в детдома, выходят, забыв про прошлых, опять плодят, уже новых. Их государство оболванило, бросило и растлило, а они и не заметили. Я на работу людей отбираю тщательно – мои пятьдесят с лишним сотрудников зарабатывают и за место держатся. - говорит фермер.

Он приехал 15 лет назад, с москвичами-приятелями банкротить колхоз. Посмотрел на огромные поля, подумал, прикинул, выкупил у подельников доли, и взялся за работу. Сажает 500 гектаров картофеля (5 км. х 1 км., чтобы понятнее) и 1000 га пшеницы – озимую и яровую.

- Нашим картофелем кормим несколько областей!

Инженер по производству молочной продукции, пошел по стопам отца («интересно было, хотел молочными белками заниматься»), поступил в аспирантуру, но не вышло.

- Про девяностые ничего плохого вспомнить не могу – движуха была сумасшедшая – кафе открывали, в каких только бизнесах не пришлось поучаствовать, деньги были ничто – главное – драйв! И по стране помотались с женой, и по заграницам – мы это любим. Тогда главное было – свобода, я даже депутатом областным побывал – не дали губеру землю под себя подмять и в карман положить и сами в тюрьму не сели. Друзья, что перебрались в Москву, семь лет говно жрали, теперь – богатые, а я рад, что отвалил – я свободен, сам себе хозяин, было все в руинах, а теперь крепко стоим. Техника вся западная, комбайны, трактора, сажалки, бороны. Удобрения. Технологии. И окупается, еще как окупается. И тут – такое… Подрубили, не то слово.

- Будут проблемы с запчастями?

- Проблема у всей страны, многие это понимают, но помалкивают. Запчастей поднакопили, но все равно не хватит. Главное – фиксированные цены. Если их введут – будут карточки, не скажу голод, но типа того. Нам - каюк, однозначно. В прошлом году уже началось – попытались ограничить рост цен на зерно, ввели спецпошлины, мы, в зоне рискованного земледелия, сработали в ноль. Короче, если тут устроят Венесуэлу – а к тому идет, они ж совок восстанавливают – кранты будут всем.

- Смотрим на гусей, они на нас поглядывают, не боятся, нам их не достать, да и не надо – охота закончилась, слава богу.

- Чиновником я поработал тоже – полгода выдержал – в карман не клал, потому сбежал. И очень тому рад.

- А как же сейчас общаетесь?

- Ну, - улыбается, - опыт наработан, но взяток я не даю, и не давал никогда. Девяностые научили, зарядили надеждой, и все вот... псу под хвост. Хотя, если подумать, к тому шло. Губители, одно слово, земли им мало – вон своя зарастает, вся в борщевике, короче – Марс наступает! Я не таю, говорю, что думаю. Но толку? По природе созидатель, тащусь, когда получается, а у меня получается. Ведь только начали вписываться в мировую цепочку, хак по ней танком, и все разлетелось…

Мы с женой многие годы по программе брали в семью на год ребенка- иностранца, с одной девушкой, немкой до сих пор очень дружим. Так я ей написал – представь, я теперь, как твои деды в 1939-м, чистый антифашист!

Никому наш лен не нужен!

Вот вам история про его соседа, вдогон. Про него мне рассказал мой неунывающий картофелевод, самому пообщаться с его другом не получилось.

Приобрел человек с разумом 3 тысячи гектаров земли, там, где с незапамятных времен всегда выращивали лен, а это – 30 километров на километр земли, чтобы понятнее было. Правда поля мелкоконтурные, между иными расстояние в 50-60 километров. Купил старый завод по переработке, переоснастил его по последнему слову техники. Семена элитные из Бельгии. С бельгийцем подружился, тот признался, что его семена родом из тех самых российских мест, где он сейчас хозяйствует, правда приобретал семенной фонд, еще прадед, до революции. Вернулись семена бумерангом на родину, взошли, проросли, сжали их, из валков связали в снопы, сложили в суслоны. Лен вырастить не сложно, если соблюсти все современные технологии, но до волокна довести – история долгая, требует многих рук. У друга работало до двухсот пятидесяти человек, а с работой в тех местах туго. Выдавали они до 40% российского волокна, продавали в Китай. И тут – пандемия. И все, встал Китай. Хозяйство разорилось мигом, теперь в стадии банкротства. Друг-льновод сидит на бобах, мечтает по тендеру выкупить комбайны и технику. Куда только не писал, просил помощи, не дали. Сам министр сельского хозяйства РФ приказал помочь, спустил грозное письмо в область, а область, глаза закрыла. Губер приехал к ним в город на встречу с избирателями, пообещал помочь. Речь свою начал: «Только что поддержал ваш лен, дал 20 миллионов! Друг радуется, а я ему в ухо шепчу: «Окстись, врет же!» На следующий день позвонил он нашему министру сельского хозяйства, а тот: «И ты поверил? Денег нет, но вы держитесь!»

Более того, на освободившиеся поля немедленно нашлись охотники, часть уже отожрали – назад их не вернешь. Знаменитый Ивановский комбинат, кстати, тоже встал по той же самой причине, и, похоже, навсегда. Осталась только Кострома. «А как на Алтае? - спрашиваю, - Там, я знаю, лен прижился и приносит стабильный доход». «На Алтае край в нем заинтересован, помогают субсидиями, как и в Белоруссии. Сельское хозяйство без субсидий государства – дело безнадежное, в США, к слову, самое большое министерство – сельского хозяйства, целый квартал в Вашингтоне занимает, сам видел», - комментирует мой неунывающий рассказчик. «А тут только дай, помогать никто не станет! Было дело, выбил я 27 миллионов дотаций – грант (1001 ночь, как выбивал!), тут же прилетел старлей, говорит - поделись, у тебя ж много. Я посчитал, сколько на каждого сотрудника в пересчете получается, показал ему минус – еще и не хватает, но сильная подмога, что говорить, с теми деньгами в тот год мы и выкрутились. А ты думал, говорю старлею, я себе немедленно «Порше» куплю?» Так не солоно хлебавши и отправил, даже чаем не напоил. Но лен сгубили. Зато как гордились, как гордились, везде им козыряли, когда все работало.»

- Ни хрена не меняется. А ведь не до смеху, если, по правде. Летим себе в пропасть, кто на танке, кто на комбайне, и только рапортуем: «Все окейна! Все в ажуре! Затяните ремни!» А то, что двести пятьдесят человек без зарплаты остались волнует одного моего товарища - у всех же семьи, дети. А ремни они скоро в кастрюлях варить станут, как в книжках про осаду крепостей в средневековье. Я такие любил читать по молодости, сейчас, правда, что-то не тянет…»