Профессор Высшей школы экономики Алексей Портанский

– Россия столкнулась с беспрецедентным падением импорта – почти на 40% за этот год. Что стало причиной: режим санкций – контрсанкций, экономический кризис или череда геополитических конфликтов с участием нашей страны?

– Первопричина, конечно же, в том, что в связи с падением цен на нефть наша валюта сильно подешевела. В стране попросту стало меньше денег. В результате пришлось сократить закупки за рубежом. Благодаря этому мы сохранили приличное положительное сальдо торгового баланса, то есть – средства на критически важный импорт: лекарства, медоборудование, комплектующие, запчасти. Когда в 2006–2007 годах у нас была «нефтяная манна», мы это сальдо, доходившее до 160 млрд. долларов в год, держали благодаря наращиванию экспорта.

– Удалось ли на этом фоне добиться каких-то успехов в импортозамещении, о котором так много говорится с высоких трибун?

– Само по себе импортозамещение, призыв к которому прозвучал в начале осени прошлого года, – не такая уж плохая вещь, это один из вариантов внешнеэкономической политики государства. В современной истории он использовался с разной степенью эффективности, например, в странах Латинской Америки, Восточной Азии. Однако эта политика должна быть рассчитана на определенный период и иметь конкретные задачи. Скажем, провести модернизацию каких-то отраслей и потом, по завершении этого периода, вернуться в международное разделение труда, но уже с возросшим экспортным потенциалом. Таков нормальный подход. У нас же эта «волна» была запущена из других соображений – политических и идеологических, что в значительной степени исказило параметры и цели импортозамещения. В результате имеем серьезный перекос: в большинстве отраслей мы не можем заместить то, что получали по импорту. Россия встроена в международные производственные цепочки, разрыв которых чреват колоссальными потерями.

– В чем же проблемы нашего импортозамещения?

– Быстро выяснилось, что этот процесс нуждается в серьезных инвестициях. Например, в текстильной промышленности суммы исчисляются сотнями миллионов долларов, необходимых для закупки оборудования. В недавнем докладе Аналитического центра при правительстве РФ, касавшемся итогов импортозамещения в сфере продовольствия, говорилось, что введение контрсанкций обернулось продовольственной инфляцией, снижением конкуренции и качества продукции. Если брать аналитику иностранных рейтинговых компаний, там содержатся еще более негативные оценки. Вот, например, что пишет в своем докладе Moody`s: «Машиностроение и производство оборудования в России падают быстрыми темпами, признаков того, что импортозамещение стимулирует внутреннее производство, не заметно». Так что импортозамещению надо вернуть экономическую основу, оно должно быть экономически просчитано. Иначе мы окажемся в проигрыше, и ситуация в российской экономике только ухудшится.

– Для каких сфер экономики сокращение импорта оказалось наиболее болезненным?

– Можно сказать, для всех. И для сектора продуктов питания: выбор сузился, а цены выросли. И для машиностроения: сокращение средств на приобретение современного оборудования усиливает технологическое отставание. Нельзя не отметить важное обстоятельство, связанное с санкциями, из-за которых наши крупные компании лишились доступа к западным рынкам капитала и с конца прошлого года не могут перекредитовываться. Поэтому в течение 2015 года им приходится выплачивать весьма значительные суммы по долгам – примерно 120 млрд. долларов. Это, естественно, отражается на производстве, на инвестициях, поскольку компании вынуждены платить из своих прибылей. Соответственно они меньше вкладывают в развитие.

– Кто больше проиграл от разрыва торгово-экономических связей между Россией и ЕС?

– Думаю, больше теряем мы. Евросоюз может найти замену нашему экспорту – нефти и газу, удобрениям, металлам. В конце концов, есть Норвегия, есть Алжир, есть спотовые рынки сжиженного газа и так далее. А вот у нас из-за непоставок высокотехнологичных товаров из Старого Света уже рушатся проекты, планы создания новых производств, планы модернизации. Что касается европейских продуктов, то, согласно докладу Европейской комиссии, по итогам 12 месяцев действия наших контрсанкций ЕС не только не снизил свой экспорт продовольствия, но, наоборот, добился его роста на 5% за счет освоения новых рынков. Отдельные страны и компании – в Польше, Греции, Балтии, правда, пострадали. И я думаю, что примерно то же самое получится с Турцией. В первое время из-за наших запретов у нее возникнут проблемы, но затем она найдет новые рынки. А у нас вырастут цены.

– Может ли наша страна реально заменить потерю традиционных рынков типа украинского прорывами на других направлениях – скажем, торговлей со странами БРИКС?

– Это только в первом приближении казалось, что можем. На самом деле здесь возникает целый ряд проблем. Когда разрываются налаженные торговые связи, новый поставщик практически всегда будет дороже. Увеличивается плечо поставки. Новому продавцу грех не воспользоваться ситуацией, он может и цену на товар поднять. Кроме того, не факт, что качество будет тем же самым. Это мы видим на примере сыров: наш камамбер, который производится в Краснодарском крае, стоит 1400 рублей за килограмм – то есть в три-четыре раза дороже, чем аналогичный сыр во Франции или Испании.

– Почему в провале наша торговля с Китаем – за год ее обороты сократились где-то на треть, несмотря на то что Россия еще год назад объявляла экономический и политический «поворот на Восток»?

– У нас возможности сузились, ну и китайская экономика замедлилась. Нельзя не упомянуть и такой фактор, как неясная перспектива тех многомиллиардных нефтегазовых контрактов, которые подписаны с Пекином. Пока они очень медленно реализуются. Кроме того, китайцы не очень-то спешат кредитовать наши компании. Китай на протяжении 2015 года проявлял весьма немалый интерес к Евросоюзу и к Африке, и это явно становится долгосрочным трендом. Объемы торговли и инвестиций там значительно выше, чем на российском рынке. Россия с Китаем в 2014 году наторговали где-то на 100 млрд. долларов, а в нынешнем ожидается 70 млрд. И в перспективе вряд ли что-то изменится. Пекин с Брюсселем обсуждает создание зоны свободной торговли, а с нами таких разговоров не ведет.

СПРАВКА «НИ»