Сберегаем или выживаем?

Многочисленные соцопросы последнего времени, ставящие своей целью измерение потребительских настроений, свидетельствуют: сегодня основная масса россиян идет в магазины в лучшем случае за хлебом, крупой и картошкой. Большинство наших соотечественников не могут себе позволить тратить деньги так, как делали это еще пару лет назад. Не случайно МЭР отметил в своем отчете по итогам 2015 года, что кризис заставил граждан обратиться к сберегательной модели поведения – по сути дела, перейти из разряда участников в разряд «наблюдателей за торговым процессом». Ведомство ссылалось на данные Росстата, согласно которым в 2015 году доля доходов россиян, направленная на покупку товаров и услуг, оказалась минимальной за последние пять лет. Годовой оборот розничной торговли снизился на 10% – до 27,6 трлн. рублей, а в декабре падение составило 15,3% – до 2,865 трлн. рублей.

Это произошло на фоне спада самих доходов – на 4% в реальном выражении, а также сокращения объема наличных на руках – за год на 418 млрд. рублей. С другой стороны, как сообщил зампредседателя ЦБ Михаил Сухов, в прошлом году объем банковских депозитов увеличился на рекордные 25,2%, достигнув величины в 23,2 трлн. рублей. В то же время недавние соцопросы показали, что деньги в банки несут почти исключительно представители среднего класса, молодежь в возрасте 24–34 лет и жители Москвы и Санкт-Петербурга. То есть люди, относящиеся к среднему классу, предпочитают не спускать деньги в магазинах на необязательный ассортимент покупок, а откладывать их на «черный день».

Однако тех, кому есть что откладывать, – явное меньшинство. Опрос, проведенный Национальным агентством финансовых исследований (НАФИ), выявил сбережения у 27% россиян. Это – вклады в банках, накопительные страховые полисы, акции, облигации и другие ценные бумаги, наличные деньги. По данным же ВЦИОМ, в течение прошлого года доля граждан, свободных от каких-либо накоплений, колебалась в пределах 37–43%.

Банки в итоговых годовых отчетах отметили конец эпохи потребления в России, ставший следствием резкого падения уровня жизни. Спрос лишь немного ожил в январе 2016-го, когда люди, пытаясь застраховаться от дальнейшего роста цен, бросились покупать иностранные товары длительного пользования, бытовую технику и электронику.

Некую черту под этим трендом подвел Алексей Улюкаев, выдав на Гайдаровском форуме удивительную по смыслу фразу: «Люди начинают, сами не осознавая, жить в условиях новой нормальности». По его словам, нет худа без добра: мощная сберегательная активность может создать тот ресурс, который при правильном выстраивании соответствующих институтов и инструментов даст основу для инвестиционного роста.

Но в России такой подход не работает, заметила в беседе с «НИ» директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева: «Действительно, если на свои сбережения люди оплачивают образование своих детей, покупают дополнительную медицинскую страховку, делают отчисления в добровольные пенсионные системы, тогда это – драйвер экономического роста. Если же деньги просто лежат в загашнике, они никому никакой пользы не приносят. Более того, жизнь показывает, что долгосрочные сбережения сгорают – либо под влиянием форс-мажоров в банковском секторе, либо просто в результате высокой инфляции. В последние два-три года правительству никак не удается запустить инвестиционный процесс. В экономику не верят ни инвесторы, ни население, для которого накопления надежнее, чем инвестиции».

По мнению профессора кафедры социологии, культуры и коммуникаций Санкт-Петербургского университета Владимира Ильина, подхваченный многими тезис о переходе к сберегательной модели игнорирует маленькую деталь: такая модель доступна тем, кто зарабатывает больше, чем можно тратить при скромном бюджете. Те же, кто живет от зарплаты до зарплаты (а их число постоянно растет по мере продолжения кризиса), не могут себе ее позволить. Сегодня часть граждан просто стали меньше покупать, при этом ничего не откладывая на будущее. В итоге мы получаем замкнутый круг: меньше зарабатываем – меньше тратим – падает потребление – падает спрос – падает производство – сокращают зарплаты, и цикл начинается заново.

Эксперт напоминает, что на Западе культура потребления опирается на развитую систему кредитования, позволяющую с колес переводить доходы в траты, минуя фазу накопления, а с другой стороны – на экономический оптимизм, то есть веру в то, что завтра будет не хуже, чем сегодня, и удастся расплачиваться по кредитам. Кризисы подрывают фундамент такой культуры, реанимируя культуру накопительства.

«У государства не оказалось ресурсов, чтобы предотвратить падение заработной платы и субсидировать предприятия, попавшие под жернова кризиса, – говорит Татьяна Малева. – В результате в доходах потеряли прежде всего люди из группы «работающие бедные», нетипичной для здоровой экономики. (Речь идет о высококвалифицированных специалистах, врачах, учителях, рабочих, которые состоят в штате организации или предприятия, имеют полную ставку, но получают крайне низкую зарплату. – «НИ».) У ее представителей сбережений нет, они концентрируются на другом полюсе доходной пирамиды – у российского среднего класса, чья стратегия – рационализация потребительского поведения в соответствии с бюджетом. Вот средний класс и откладывает на «черный день», исходя из того, что перспектив никаких и что дела в стране, в мире и в личном кругу будут только ухудшаться».

Многие экономисты полагают, что идея перехода граждан к сберегательной модели поведения, которую правительство внушило себе в 2015 году, нужна ему прежде всего в качестве самоуспокоения. Мол, деньги у народа не кончились, он их просто копит. Однако это убеждение выглядит сомнительно, если открыть отчет Агентства по страхованию вкладов за прошлый год. Из него явствует, что вклады росли в основном за счет депозитов размером более 1 млн. рублей, которых стало больше на 17,8%. При этом объем вкладов суммой от 100 тыс. до 700 тыс. не изменился вовсе, а депозиты суммой менее 100 тыс. сократились на 3,6%.

Таким образом, если переход к сберегательной модели и был, то совершила его отнюдь не самая бедная социальная прослойка. Все же остальные в 2015-м экономили и снимали со счетов последние деньги. Ныне ситуация только ухудшилась: по данным Росстата, в январе 2016-го реальные располагаемые доходы сократились на 6,3% в сравнении с январем прошлого года.

«Люди, чьи доходы снизились, ведут себя абсолютно предсказуемо, – сказал «НИ» председатель правления Международной конфедерации обществ потребителей Дмитрий Янин. – У них две мотивации: сэкономить на покупках в магазине и, по возможности, попытаться хоть что-то отложить. По официальной статистике, с начала кризиса число бедных, то есть граждан за чертой прожиточного минимума, увеличилось на 30% и превысило 20 миллионов. Эти люди поменяли структуру своей потребительской корзины, сегодня они вынуждены покупать в основном крупы, полуфабрикаты и продукты из так называемого борщевого набора – свеклу, картошку, капусту. В их рационе все меньше фруктов, овощей, мяса, рыбы, молока, сыров. Словом, всего того, что делает наше питание сбалансированным».

Итак, очевидно, что в России в условиях кризиса получили развитие как минимум две модели потребительского поведения. Первая – это модель выживания в режиме от зарплаты до зарплаты, который предполагает экономию и исключает любые накопления. Вторая – это модель сберегательная, сочетающая режим экономии с откладыванием «лишнего» в ожидании худших времен. Обе не создают никакой почвы для инвестиционного роста, не являясь для национальной экономики ни ресурсами, ни драйверами, ни стимулами. Накопления граждан не конвертируются в какие-либо активы, в производство, не расходуются на личное образование и здоровье. Эти «окаменевшие» деньги всего лишь неумолимо обесцениваются вместе с динамикой валютного курса.

Испанцы живут в условиях тотальной распродажи

Немцы на кризис ответили сплоченностью