Главный аналитик Института современного развития Никита Масленников

– Никита Иванович, каково на сегодняшний день положение дел в российской экономике?

– Мы имеем ускорение и углубление рецессии. Спад ВВП за четыре месяца составлял 2,4%, за пять – уже 3,2%. В апреле он был 4,5% в годовом выражении, а по итогам мая ускорился до 4,9%. Так что рецессия своего дна еще не достигла, поскольку не прекратилось падение ВВП. Впрочем, можно согласиться с оценками правительственных экономистов, согласно которым дно нащупано по потребительскому спросу. Дальше сокращаться ему просто некуда – об этом свидетельствует майская динамика падения на 8–10% реальных доходов, реальных заработных плат, торговой розницы. Через свой пик прошла и инфляция – 15,3% в годовом выражении. Весьма вероятно, что сбудется прогноз Центрального банка, и к концу года мы получим где-то 10,8%, а к июню 2016-го – около 7%. На этом все относительно оптимистические нотки, собственно, и заканчиваются.

– Неужели дальше сплошной негатив?

– Судите сами: у нас идет устойчивое сокращение внешнеторгового оборота – более чем на 30% к уровню прошлого года, на 38% упал импорт, примерно на 34% – экспорт. Это создает напряженность по счету текущих операций, по платежному балансу. И при сохранении пока еще высокого оттока капитала все эти факторы будут ослаблять рубль. Отмечу также резкое сжатие промышленного производства, обозначившееся буквально в последние месяцы. Причем самое неприятное, что оно затронуло сферу стройматериалов. Соответственно во второй половине года это скажется на темпах строительства и ввода жилья. Абсолютно не радует ситуация с инвестициями. Их падение в сочетании с налоговой нагрузкой, высокими ставками кредитов, санкциями, последствиями девальвации рубля создает мощный кумулятивный эффект. Перспективы следующего года под вопросом. На одном потребительском спросе мы экономику не вытащим, те более что, по прогнозу Минтруда, докризисный уровень реальных зарплат в России восстановится только на рубеже 2018–2019 годов.

– Имеет ли российская экономика шансы вернуться от спада к росту?

– Не надо себя запугивать кризисом и пытаться любой ценой выйти в плюс. Прошлый кризис 2008–2009 годов не выполнил свою очистительную функцию: помимо того, что остались те же самые неэффективные банки и предприятия, сократился уровень конкуренции в экономике, разросся госсектор, ухудшилось качество институтов. Нам следует дать ответ на вопрос: если докризисная модель полностью себя исчерпала и последний гвоздь в крышку ее гроба забили рухнувшие нефтяные цены, то каким образом будет реализована новая модель? Антикризисный план принят, процентов 80 мероприятий так или иначе запущено, но готовы ли мы из этой повестки перейти к повестке развития, повестке структурных реформ? Или же мы затыкаем дыры и пытаемся заговорить текущую рецессию своим избыточным оптимизмом? Сегодня наступает момент истины, этот выбор крайне тяжел, и он во многом политический. Либо мы приступаем к реальной работе по созданию для себя новой экономической модели, либо продолжаем жить по старинке, проедая все, что можно проесть, обрекая себя на постоянный рост расходов. В первом случае мы получаем выигрыш качества в среднесрочной перспективе, ростки совершенно другой экономики в 2017–2018 годах.

– Могут ли в нынешнем году случиться новые скачки курсов валют, подобные тем, чтобы были в декабре 2014-го?

– Особых скачков не будет. Но я ожидаю определенного ослабления рубля в связи с рисками повышения базовой ставки Федерального резерва США и возможных проблем в китайской финансовой системе. Едва ли это будет драматично. Механизм валютного рефинансирования более-менее отлажен, к тому же локальный пик выплат корпоративных внешних долгов мы по этому году прошли в марте. Тогда нужно было отдавать почти 40 миллиардов долларов, сейчас поквартально – 23–24 миллиарда. Уже легче. Доллар наверняка подскочит, но, судя по тому, как себя ведет Федеральный резерв, они пытаются сделать этот процесс максимально плавным. Остается фактор нефтяной. Думаю, нефть драматически не упадет. Пока сценарий падения до 50 долларов за баррель не просматривается. Хотя здесь присутствует не вполне понятный риск выхода Ирана на мировой рынок. Что касается фактора геополитической напряженности, закономерность здесь понятна: любое осложнение и возобновление военных действий на Украине запускает весь девальвационно-санкционный маховик. Будем надеяться, что не случится ничего необратимого.

– Как кризис повлиял на реальный сектор?

– Пока мы не можем с уверенностью сказать, что девальвация дала какой-то эффект для прорыва на новые рынки. В целом реальный сектор находится в угнетенном состоянии. Без структурной перестройки его самого, без существенного расширения конкурентных начал подстроиться под новые экономические реалии ему будет крайне тяжело. Надо провести переоценку идеологии импортозамещения. Если уж делать ставку на импортозамещение, то на экспортно ориентированное. Но в понимании современной глобальной экономики российский истеблишмент очень отстал. Мы идем проторенной дорожкой через нефтегаз, но опять-таки не слишком эффективно. Многократно прав Герман Греф, когда говорит, что корень кризиса – в плохом менеджменте.

– Низкое качество госуправления – риск номер один для отечественной экономики?

– Конечно. И оборотная сторона – разрастание госсектора. Если мы не сделаем ничего, чтобы этот риск ослабить, тогда и нынешний кризис пройдет для нас впустую. Из кризиса 2008–2009 годов правительство выходило, заливая страну дополнительными деньгами на социалку. Кроме того, был включен режим ручного управления экономикой, отучивший очень многих, особенно госпредприятия, от навыков эффективного корпоративного менеджмента. Но если не заниматься повышением конкуренции, мы проиграем и этот кризис. И года через полтора, в самый разгар электорального цикла, получим новый, еще более тяжелый.