Игры с разумом

В центре сюжета – история слабоумного парня Чарли Гордона, ставшего жертвой недобросовестного научного эксперимента. В результате которого его способности к обучению стали развиваться с патологической стремительностью, и скоро личность Чарли достигла социально-принятой нормы, а IQ превзошел реальные человеческие возможности. Вслед за чем последовал столь же стремительный регресс и подопытный гений стал беспомощным свидетелем собственного превращения в «дурачка».

Непременной составляющей хорошей фантастики (впрочем, сегодня уже гораздо меньше оснований отнести роман к этой категории литературы) является предвидение этических проблем, которые влекут за собой научные открытия. Возможность такого предвидения является производной от ступени нравственного развития социума на тот или иной момент. Показательно, что в романе, написанном через несколько лет после рассказа, Дэниел Киз уже сместил этический акцент. В его рассказе речь шла о трагедии принудительно деградирующей личности, в романе же автор размышляет об опасности опережающего интеллектуального развития, предполагающего нравственное взросление в ускоренном режиме. На пике стремительной интеллектуальной эволюции протагонист в душевном развитии настолько запаздывает, что уступает прежнему Чарли, да и счастливее явно не становится. Полвека спустя в сценической адаптации романа Елена Исаева и Юрий Грымов вновь поднимают вопросы о природе человеческой сущности, – разум или душа? что считать личностью? – рассматривая ту же ситуацию с высоты сегодняшнего понятия гуманизма: что считать нормой и как должен относиться социум к людям с иными формами сознания?

В черном провале сцены шевелятся беспорядочно сваленные гигантские, размером намного больше человеческого роста, белые мешки – раздуваемые, сдуваемые, меняющие форму, перемещающиеся, то «уютно-подушковые», то таящие угрозу. Зритель как бы наблюдает за примитивным, черно-белым сознанием Чарли. Расплывчатые образы то принимают формы больничных покоев (Чарли готовят к операции), то превращаются в мешки с мукой (Чарли работает уборщиком в хлебопекарне), то заполняют белыми бессмысленными пустотами часть пораженного мозга (Чарли не знает, что такое ложь, коварство, зависть – и многих других порождений разума…) «Живые» декорации Марии Трегубовой не только работают по-актерски выразительно, эмоционально, но и позволяют трансформировать сцену со скоростью сменяющихся эпизодов фильма.

Именно в этом подвижном сновидческом мире Чарли за полтора часа первого действия (второе действие – в более реалистичных декорациях) успевает пройти путь от нелепого, но всеми любимого за незлобивость взрослого младенца до интеллектуального акселерата, активно постигающего мир, но раздражающего тех, кому прежде внушал сладкое чувство превосходства.

Исполнитель главной роли – Максим Керин – стал безусловным открытием спектакля. Хирургическая точность, с которой он играет отстающего в развитии, а затем опережающего его человека (оба – вне нормы!), просто поражает в юном дебютанте (впрочем, Керин еще в студенческие годы стал обладателем нескольких премий, а его настоящий дебют на сцене РАМТа – во второстепенной роли – состоялся год назад, в спектакле «Скупой»). Актеру блестяще удается избегать плоского «идиотизма» – у него получается объемно представлять личность, играть не тупость, но наивность, не неосведомленность, а чистоту, равно как и представлять суровую сторону гениальности – одиночество, фантомные боли детских комплексов, разрушающие личную жизнь, дезориентацию в социуме.

К великому сожалению, гораздо менее выразительно в спектакле окружение Чарли. Поэтому важнейшая тема (заявленная, кстати, в приложении к программке – единственном номере газеты Breaking News, распространяемом среди зрителей во время антракта) – тема восприятия инакомыслящих в социуме – прозвучала довольно глухо и прямолинейно. Причиной всему тут представлена тупая жестокость. Без серьезных попыток понять психологические и социокультурные резоны противной стороны, которые, безусловно, симптоматичны, а преодоление этих симптомов в обществе сегодня едва ли не актуальнее операций на мозге конкретного индивидуума.

Впрочем, дважды режиссеру удались «прямые попадания»: спустившись в зрительный зал, как на экскурсию в заведение для умственно-отсталых, и глядя на публику, Чарли спрашивает доктора: «Но ведь двери открыты! Они могут уйти!» – и получает ответ: «Некоторые уходят. Но почти всегда возвращаются назад». И Чарли возвращается – неудачный эксперимент в итоге приводит его в наши (зрительские) ряды…