Ирина Роднина

Маленькая, по-прежнему очень решительная и элегантная женщина (новая длина волос ей, кстати, очень идет) снова живет в Москве, лишь изредка летая к дочери в Лос-Анджелес. Роднина сегодня – член президентского совета по спорту, председатель Центрального совета Всероссийского добровольного общества «Спортивная Россия», ведущая телевизионной программы «После пьедестала», президент общественной академии спортивных достижений «Слава», руководитель проекта собственного ледового центра... Многовато? Конечно. Но такая жизнь ей даже нравится. Лично у меня после встречи с ней не осталось никаких сомнений: в ближайшее время она взвалит на себя еще больше, словно желая взять реванш у судьбы за двенадцать лет, проведенных в Америке...

Впрочем, этой своей неуемной энергией и выдержкой Роднина всегда и поражала. Сейчас удивило другое: десятикратная чемпионка мира и одиннадцатикратная чемпионка Европы, самая титулованная фигуристка двадцатого века с гораздо большим вдохновением говорила о своих новых делах, чем о любимом виде спорта: «Я выпала из процесса и, честно говоря, не горю пока особым желанием туда возвращаться».

Я позволила себе в это не поверить…

– Нет, в целом я, конечно, в курсе того, что там происходит, – уточнила она в ответ. – Невозможно просто так взять и выкинуть его из жизни. Но, как прежде, отдавать фигурному катанию все свое время и сердце уже не могу. Видимо, всему есть какой-то предел. Как говорят, сколько воду в стакан ни лей – выше края она все равно выливается... Так и я. Помогаю иногда своей подруге Лене Александровой (чемпионка СССР в одиночном катании. – О.Т.), которая тренирует молодые пары, и ее ученикам. Как у нас говорят, подкатываю.

– И все?

– Все. Ребят, которые тренировались у меня в Америке, передала бывшему мужу и партнеру Александру Зайцеву. Иногда что-то и ему советую…

– Зайцев работает в том же центре, где тренировали вы?

– Да, в горах, недалеко от Лос-Анджелеса. Когда в последние годы все чаще стала уезжать в Россию, моих учеников растаскивали в другие группы. Обидно было отдавать кому-то результаты своего труда. К тому же я знала, что Зайцеву непросто. Распрощавшись с большим спортом, он, как и многие, остался не у дел, а точнее, просто не мог найти себя. Мне же постоянно рассказывали о нем всякие неприятные вещи. Причем «доброжелатели» почему-то были уверены: чем хуже у него дела, тем больше радости это доставит мне. Действительно, проблемы алкогольного характера у Саши из-за всей этой неустроенности возникали, но я точно знала: это не болезнь. Ему надо просто помочь. Вот и пригласила его сначала просто посмотреть, а затем и поработать. Правда, на тот момент в центре уже были два русских тренера и брать его не очень-то хотели. Но как-то все потихонечку утряслось: пришелся ко двору, дети к нему привыкли...

– А как с вашим ледовым центром здесь, в Москве, обстоят дела?

– От первого проекта, который наделал столько шуму (проект здания «Ледового дома Ирины Родниной» в виде белого парохода взял не один архитектурный приз. – О.Т.), пришлось отказаться. Он был безумно красив, но экономически совершенно неподъемен. В том смысле, что окупить его я никогда бы не смогла. Сейчас можно только гадать, куда пошли средства, выделенные на разработку этого шедевра. Делалось-то все с большим размахом. Три года назад, в День города, когда первый камень ледового дома закладывали, я даже капсулу с обращением к потомкам там закопала. И... на этом все закончилось.

– Но вы не сдались?

– Я человек закаленный, при неудачах руки опускать не привыкла. Начала все сначала. Не одна, конечно, а с командой преданных мне людей. Но если раньше проектом занималось московское правительство, то теперь мы решили все делать сами. Пришлось, конечно, с массой проблем столкнуться, потому что на тот участок земли, который был выделен под строительство – стадион «Метеор» напротив Поклонной горы, – есть и другие желающие. Вот до сих пор и идет бумажная волокита...

– Ваши титулы, имя не помогают?

– Я считаю, что я – «вредная». В том смысле, что если что-то задумала – выполню обязательно. Вот эта настойчивость моя, наверное, и помогает. Спорт, слава богу, научил меня мыслить не абстрактно, а реально. Я вижу, понимаю, где доля объективности, а где – аферы. И если не браться за дело всерьез, никакие титулы не помогут. Здесь характер, ум, воля должны играть главенствующую роль, а не титулы. Я, затевая все это, вообще была уверена, что меня здесь давно забыли. И, честно говоря, очень удивилась, когда к своему юбилею получила орден «За заслуги перед Отечеством».

– Почему?

– Я же была известным человеком другой страны – СССР. И за те десять лет, что провела в Америке, как бы это сказать... как гражданин новой России себя никак не проявила. Поэтому и была потрясена тем, что по-прежнему в какой-то мере остаюсь символом своей Родины, советского спорта. Поэтому мне грех жаловаться. Есть, повторю, определенные сложности. Я сталкиваюсь, к примеру, с тем, что мне не хватает опыта в построении бизнеса, но никак не с плохим отношением к себе.

– Бытует мнение, что теперь, когда председателем Госкомспорта стал Вячеслав Фетисов, ваш давний знакомый, вообще все должно пойти как по маслу...

– А Фетисов к этому проекту никакого отношения не имеет. Мы действительно давно знакомы, но не настолько, чтобы я просила его о помощи в решении своих проблем. И потом, я слишком хорошо знаю масштабы и сложность проблем, которыми приходится заниматься ему, чтобы еще грузить его своим ледовым домом. Строительство центра – мое частное дело, и оно, слава богу, движется.

– На ваш взгляд, президентский совет по спорту – это реальная сила?

– Я считаю, реальная. У нас появилась возможность как минимум раз в полгода донести до президента страны и законодательных органов самые острые вопросы физкультуры и спорта. И что самое главное – получать на них ответы.

– Лично вы уже какие-то вопросы ставили?

– Я говорила о необходимости создания спортивного канала и спортивной радиоволны. И о самом наболевшем, естественно. Об уроках физкультуры в наших школах, например, о детском спорте... Получилось так, что именно этими вопросами в совете я занимаюсь. Из всех руководителей рабочих групп я – единственная женщина, которая за что-то отвечает, и у меня, по-моему, самое «болото».

– Масштабы проблем не пугают?

– Мне интересно. Я прекрасно понимаю, что сразу все вопросы детского спорта и физической культуры в стране наша рабочая группа не решит. Эта проблема, на мой взгляд, будет стоять всегда, и ею нужно будет заниматься из поколения в поколение. Но кому-то надо начинать.

– Вы искренне верите, что этого можно добиться?

– Верю. Если просто пугать цифрами и фактами, тогда уж точно ничего не будет. Мне бы очень хотелось, чтобы для начала что-то изменилось в отношении к уроку физкультуры в школе. Ее ненавидят ослабленные дети, а их в школах – две трети. К службе в армии по состоянию здоровья готов только каждый десятый ученик... Но с другой стороны, физкультура – единственный предмет у нас в стране, который требует к себе индивидуального подхода, так как зависит и от месторасположения школы, и от региона, и от климатических условий. Именно по этим причинам уроки должны иметь свою направленность. В городе – игровым видам спорта приоритет отдавать, в сельской местности – лыжам, легкой атлетике...

– Что-то уже удалось сдвинуть с мертвой точки?

– Мне кажется, да. Огромное количество людей сейчас работает по конкретным направлениям. Просто у нас, как всегда, информации недостаточно, либо плохо все, либо, наоборот, замечательно. Я, например, была поражена, с каким вниманием относятся к спорту в некоторых регионах. Не в пример крупным городам. Мы ведь, между прочим, в регионах практически ни одной спортивной школы не потеряли.

– Члены Госсовета получают зарплату?

– Нет, это общественная должность.

– Вы с таким воодушевлением обо всем говорите, что сомнений не остается – вам действительно интересно. А помните, после завершения карьеры в спорте, вы в ЦК комсомола работали? По большому счету тем же самым там занимались. Почему бросили?

– Я считаю, в любом деле, которое делаешь, должна быть перспектива. Идти и делать карьеру на политическом поприще, что в те времена подразумевала работа в ЦК, мне было неинтересно. Да и сейчас больше нравится помогать людям, а не руководить… Хотя никогда не скрывала: поработав в комсомоле, я очень многому научилась. Поняла это, когда стала тренером.

– Вы были любимицей не только миллионов телезрителей, но и руководителей страны. Это грело самолюбие?

– Конечно, это вызывало больше приятных эмоций. Но с другой стороны – накладывало определенные обязательства, требовало все больших усилий. По большому счету никого не интересовало, как и чем ты живешь, какие у тебя проблемы. Я ни о чем не жалею, но многое ведь приходилось делать в ущерб личной жизни, здоровью. От меня ждали только победы. И не дай бог было проиграть. Однажды я даже дома почувствовала, что являюсь лицом советского спорта. Помню, в 1969 году мы приехали из турне по Европе и Америке, и в первый же вечер за ужином я стала делиться впечатлениями. Эмоции, естественно, через край. Но папа меня вдруг одернул: «Ир, угомонись, это же американская пропаганда!» Для меня это был шок. Какая пропаганда? Я ведь тогда даже слова по-английски не знала. Родители, конечно, никогда на меня в этом смысле не давили, но чувство патриотизма было у них, что называется, в крови.

– Американский этап своей жизни считаете удачей или отрицательным опытом?

– Я жалею только о том, что он слишком затянулся. Отъезд был вынужденной мерой. Ведь главной причиной, заставившей меня подписать зарубежный тренерский контракт, было ощущение своей ненужности на Родине. Для меня это было очень тяжелое чувство, сродни тому, которое испытываешь, когда тебя разлюбили. А опыт, пусть даже отрицательный,– тоже опыт. В Америке я начинала с нуля. Для американцев мое имя абсолютно ничего не значило. Это здесь я была национальной гордостью... Но я ехала туда не за всенародным почитанием, а за возможностью заниматься любимым делом. Не могу сказать, что жизнь моя в Америке оказалась легкой. Как и любого нового человека, приезжающего в сложившийся коллектив, тренеры в Международном центре фигурного катания встретили меня настороженно. Пришлось доказывать, что чего-то стою. Каждый день я приходила на каток в шесть утра, а уходила в десять вечера. После развода со вторым мужем и вовсе осталась одна с двумя детьми на руках. Нужно было зарабатывать на жизнь. Я пыталась держаться, говорила себе, что, наверное, не вправе рассчитывать на любовь одного человека, когда в течение стольких лет была всенародной любимицей. Ведь все в природе уравновешивается... Ну а если серьезно, то хотелось просто сесть и поплакаться кому-нибудь в жилетку. Я и плакала, но в гордом одиночестве. Работа и дети помогли мне пережить все.

– Никогда не возникало желания остаться там навсегда? Как это сделали и продолжают делать многие наши фигуристы?

– Я много раз могла это сделать и раньше. Но даже и не пыталась. Почему? Потому, что здесь моя родина, и, даже живя за океаном, я сознательно сберегала в себе и детях все русское. Готова была часами сидеть на телефоне, чтобы только слышать русский язык. Помню, мне позвонили из России решить минутное дело. А я все говорю, говорю… Понимаю, что меня уже давно не слушают, а остановиться не могу. В Америке телефон заменял мне и подругу, и психолога, и общение с родными... Там я прошла другую школу жизни. Жизнь другая, работа другая, другие отношения… Но я ни на кого не в обиде. На мужей – тоже. От обоих браков остались замечательные дети.

– Насколько я знаю, сын Александр вернулся вместе с вами?

– Даже раньше. Сейчас учится в Строгановском училище. Несколько лет назад у него вдруг проснулась любовь к гончарному делу. У меня сердце сжимается от радости, когда я вижу, какие красивые горшочки, вазы, тарелки делает сын своими руками, сам придумывает дизайн. Я очень его уважаю за то, что нашел свой путь. А Алена пока с отцом в Лос-Анджелесе. До 18 лет (ей сейчас 17) ребенок не может решать, где ему жить. Отец возражает против того, чтобы дочка жила в России, и американское правосудие его в этом поддерживает. Не могу сказать, что выбор – остаться с дочерью или вернуться домой – дался меня легко. Но что делать? Главное, душевно мы с Аленой очень близки...

– Не будете настаивать на том, чтобы все-таки дочь переехала в Россию?

– Знаете, однажды Саша мне сказал, что своей Америкой я испортила ему всю жизнь. Он в самом деле тяжело переживал отъезд из России. Первое время не хотел там учиться. Сидел целыми днями в своей комнате и слушал русские песни. Поэтому я для себя решила: приму и смирюсь с тем вариантом, который будет лучше для моей дочери.

– Слова «характер Родниной» стали в мире спорта уже чем-то нарицательным. Под ними подразумевают и выдержку, и выносливость, и упорство. Какой он все-таки на самом деле?

– Я очень ответственный человек. Не люблю подводить не только себя, но и других. Если берусь за что-то, в ущерб себе буду землю рыть, но добьюсь результата.

– Значит, есть надежда, что ледовый дом Ирины Родниной все-таки будет построен?

– Обязательно будет.

– А надежда, что вновь взвалите на себя еще и тренерскую ношу?

– Сейчас я занимаюсь новым делом, и мне оно гораздо интересней тренерства. Наверное, в фигурном катании я достаточно удовлетворенный человек. Мне кажется, что тебя может не отпускать от прошлого или огромный интерес, или удовлетворение амбиций, когда ты что-то недоделала, недополучила. У меня такого нет. Я работала тренером. Моя пара победила. Единственный раз за всю историю фигурного катания чехи (Радка Коварикова – Рене Новотны. – О.Т.) стали чемпионами мира. Сейчас я занята. Востребована. Жизнь крутится... Это прибавляет силы, заставляет строить новые планы…

– ...Интересно, а у вас осталась с детства какая-нибудь неисполненная мечта?

– Осталась с юности, но она, к сожалению, уже никогда не исполнится.

– Почему же вы тогда так улыбаетесь?

– Потому, что из-за своего маленького роста я всегда мечтала быть высокой, худой, длинноногой и желательно блондинкой.