Максим Леонидов

–В декабре ваша четверка наконец-то воссоединится для юбилейного концерта. Двадцатилетие для вас – это всего лишь повод встретиться или нечто большее?

– Вы знаете, это наша жизнь, и просто так профукать юбилей, на мой взгляд, было бы свинством. Конечно, это повод встретиться, повод позвать друзей в гости, устроить день рождения. А у группы «Секрет» всегда было много друзей.

– Вы собираетесь ради одного концерта или у вас есть планы всерьез возродить коллектив?

– Думаю, это маловероятно. Если бы так произошло, я бы не отказывался. Я, безусловно, не бросил бы то, чем занимаюсь, но записать альбом «секретовским» составом я бы согласился, если бы понял, что это действительно кому-то надо.

– Правда ли, что между музыкантами «Секрета» в последние годы отношения разладились?

– Это миф, отношения у нас нормальные. Когда мы расставались, то действительно много ссорились. Причина очевидна – мы слишком много времени проводили вместе и друг от друга подустали. Теперь все разногласия в прошлом, сегодня делить нам нечего.

– Ваш «Секрет» создавался по образу и подобию легендарных «битлов»?

-–«Секрет» не придумывался каким-то искусственным путем – он расцвел сам по себе. Безусловно, каким-то ориентиром для нас была группа «Битлз», но о копировании этого ансамбля речи не было. Мы же ничего не заимствовали – ни тексты, ни мелодии. Так – общая стилистика, идеология.

– Что это за идеология?

– Огромное светлое чувство любви. Счастье, радость... Очень хорошо помню, как впервые услышал битлов. Я учился в начальном классе, пришел домой, а мой батюшка переписывал пластинку «Битлз» с винила на магнитофон. Когда услышал эти звуки, у меня появилось ощущение, словно вату из ушей вытащили, будто до этого я смотрел на мир через какое-то мутное стекло, и вот оно вдребезги разлетелось. Я тогда вдруг понял, куда мне надо идти.

–А вам кто-то мешал в советское время?

– Не могу сказать, что нам кто-то сильно мешал. Были нюансы, конечно. Тексты тогда надо было носить на проверку, иногда придирались, делали совершенно идиотские замечания. К примеру, в песне «Сара Барабу» почему-то не понравились строчки, где «растут кокосы, ананасы, абрикосы, над ними вьются бабочки и осы, жуют бананы обезьяны в бухте Тимбухту». По требованию худсовета «Мелодии», где выпускалась пластинка, пришлось заменить эти слова на какой-то бред. Получилось, что «корова Му весело мычала», «Марабу грустно стало, что у нее нет вокала» и так далее. И все это утвердили, и первый тираж вышел как раз с этими словами. Сейчас, понятное дело, это раритетная запись. Во втором тираже мы записали полностью наш вариант. Мы никогда не были ярко выраженной «антисоциальной» и тем более «антисоветской» группой. И все же наше общество было устроено так, что говорить о любви считалось неприлично.

– Максим, сегодня вы продолжаете писать песни, но в музыкальном эфире вас практически не слышно. Почему?

– Может, я не модный сам по себе? Мне кажется, что и в «Четверге», и в «Гиппопотазме» (названия двух последних альбомов Максима. – Прим. ред.) есть песни, которые могли бы украсить эфир любой радиостанции. Но программные директора считают почему-то иначе. Конечно, мне досадно. Радиостанции, кроме коммерческой и развлекательной функций, должны нести в себе просветительскую, а когда люди просто теряют совесть и, кроме денег, не видят ничего... мне досадно. Мне кажется, что они просто нашли этих несчастных, абсолютно дремучих людей-слушателей, которые живут по принципу: чем их кормят, то они и жрут. Кормите их все время группой «Тютькин-Путькин», и они будут слушать эту группу, потому что слаще этой репы они ничего не пробовали.

– Неужели все так плохо?

– Ну почему, есть и хорошие группы. Есть «Сплин», Земфира, по-прежнему есть «Аквариум» и «Машина времени». Но процент одаренных людей на фоне пошлятины настолько мал… Поэтому я включаю в машине Моцарта, и мне не хочется жать ни на какую другую кнопку.

– Сейчас многие звезды эстрады поют в мюзиклах. Вам не поступали предложения сыграть в подобном спектакле?

– Поступали дважды, но я их отклонил. В одном случае была совершенно не моя роль. Спектакль, кстати, до сих пор не вышел. В другом случае я попросил прислать мне музыку, потому что не был знаком с ней. Это было воспринято, видимо, как оскорбление: как же так, должен был лететь на крыльях любви, сразу на пробы! Но я не хотел тратить свое время на неизвестно что.

– Это известный мюзикл?

– Да, известный.

– А можете сказать, какой?

– Нет, зачем? Там играют другие артисты, и играют хорошо. Знаете, по правде говоря, с некоторых пор меня перестали интересовать мюзиклы в принципе. Мне кажется, что жанр этот вымирающий, он устарел. Было время, когда в Нью-Йорке или в Лондоне я бежал сломя голову на премьеры, но в последний раз одна из лондонских премьер меня настолько разочаровала. За бешеные деньги продавали билеты на плохонькую оперетту. Там все замечательно: свет, звук, весь антураж, обстановка шикарная, но по сути – водевильчик под плохую музыку… Именно после этого у меня отбило охоту слушать мюзиклы. Хотя вот «Юнона и Авось» переворачивает тебя, тебе хочется всех любить, слезы на глазах.

– А что из российских последних событий вам запомнилось в последнее время?

– Меня зацепила выставка Джины Лоллобриджиды! О, да! Я просто сел! Кому взбрело в голову вот эту пошлятину вместе со старой перечницей в золотом костюме привезти сюда. Такие гипсовые скульптуры у нас в любом магазине стоят. Девушка в голубом или девушка с собачкой – все эти раскрашенные фигурки чудовищный китч! И я смотрю, там ведь на выставке и Михалков, и Лужков были... Это светская жизнь, тут уж ничего не поделаешь!