В манере эстампа

Изначально рисунок в монотипии создавался масляными красками на гладко отполированной металлической доске и переводился с помощью офортного станка на бумагу. Лавры изобретателя этой техники принадлежат итальянскому живописцу Джованни Бенедетто Кастильоне, жившему в XVII веке. Однако небывалый всплеск интереса к монотипии возник в последней трети XIX века, в среде импрессионистов, постоянно искавших новые способы выражения формы и цвета.

«В России, – рассказала корреспонденту «НИ» заведующая отделом русской гравюры музея Екатерина Климова, – монотипия появилась только в ХХ веке – благодаря Елизавете Кругликовой, случайно «нашедшей» ее во время парижских экспериментов с гравюрой на металле». Вот как рассказывала об этом впоследствии сама художница: «Мне не хватало времени, чтобы сделать офорты, и вот я нечаянно сделала монотипию, не зная даже, что это именно монотипия!». Обретенную технику Кругликова назвала «живописью в манере эстампа» и шесть лет парижского периода своей жизни работала в ней много, напряженно и плодотворно.

От открывающих экспозицию работ «мамы» русской монотипии «За кулисами. Русский сезон в Париже» (1909), «Сегодня танцы на бульваре Монпарнас. Национальный праздник в Париже» и «Пароходик на Сене» (1914) исходит аромат французской столицы, Серебряного века, «невыносимой легкости» то ли бытия, то ли восприятия окружающего мира. Доминантой «русского периода» стала «Александровская колонна» (1928) – до боли знакомая, но непостижимо нереальная в бирюзовой дымке тусклого воздуха.

О результатах «местных» экспериментов начала XX века, которые, по словам г-жи Климовой, оставались в рамках «лабораторных» опытов и не вошли в «оборот выставочной жизни и художественной критики» того периода, свидетельствуют работы Валентина Быстренина и Екатерины Качуры-Фалилеевой.

Экспозиция выстроена строго хронологически (последние работы датируются девяностыми годами прошлого столетия) и зримо отражает смену живописных стилей и исторических реалий. Так, надломанная манерность ресторанной певички («Певица», 1932) из серии «НЭП» Константина Рудакова органично дополняется жизнеутверждающим «Первым зимним спуском лесовоза на заводе имени Марти» Николая Павлова того же года. В холодные и бесцветные военные пейзажи (Лидия Гагарина «На Исаакиевской площади», 1944) властно вторгается прозрачность и просветленность хрущевской «оттепели» (Павел Басманов «Подруги», 1960; Геннадий Бушмелев «Арык», 1966).

Отдельного упоминания, по словам кураторов выставки, заслуживает появление в экспозиции никогда ранее не демонстрировавшихся работ. Например, чудесных индустриальных и лирических пейзажей незаслуженно забытого петербургского живописца Адриана Каплуна или одной («Вечер», конец 1920-х – начало 1930-х) из двух известных на данный момент монотипий Давида Загоскина, не репродуцировавшихся даже в персональных каталогах мастера.

Главным же открытием для непросвещенного зрителя станет удивительное разнообразие художественных высказываний, сделанное авторами работ в рамках единой техники.